Серебряные крылья

школе». Он всегда отвечал одинаково. Так ответил и сегодня. Все улыбнулись. Мы-то знали, что ему не

присвоили звание сержанта за слабую дисциплину.

Шведов поговорил с каждым и, тепло распрощавшись, ушел.

В нашем углу праздник. Обычно летчики сидят в Центре переучивания долго, а тут неделя — и

уже переводят в полк. В полк хочется каждому. В полку — как в семье. Каждый летчик дорог тем, что

пойдет с тобой в полет, а потом и в бой. И командир полка пойдет вместе в бой, и командир эскадрильи.

Это сплачивает, роднит.

Командир полка и комиссар отвечают за тебя: хорошо летаешь — им приятно, спокойно; плохо —

им обидно, тревожно.

Летчик радуется, что механик хорошо подготовил самолет, а механик — что его пилот, командир

экипажа, с честью выполнил полетное задание.

Каждому из нас хочется быстрее сразиться с врагом. Даже неловко как-то: три месяца идут бои, а

мы ни одного вражеского солдата еще не видели. Разве что в кино...

Утром с особым старанием летчики приводили себя в порядок. Начались занятия, но только перед

обедом нам довелось впервые увидеть своего командира полка.

Выстроились перед деревянным домом — штабом полка. Оттуда вышел небольшого роста,

плечистый полковник. За ним — комиссар Шведов. «Наш командир, — мелькнуло у всех, — Николаев».

Полковник сделал несколько шагов, остановился, с каким-то изумлением посмотрел на строй,

потом на Шведова и, показывая в нашу сторону рукой, спросил: «Кто это?»

Шведов что-то ответил. Николаев молча повернулся и зашагал к штабу. За ним направился и

комиссар.

— Птенцы! — донеслось до нас уже издали. А может быть, нам просто послышалось?..

Минут пять мы стояли не шелохнувшись. Потом подошел Шведов:

— Командир полка недоволен равнением в строю и внешним видом. Худые какие-то...

И, уже обращаясь к капитану, сказал:

— Ведите летчиков в штаб.

В штабе командир полка начал без всяких вступлений:

— Сержанты, 22 июня немцы внезапно напали на нас. С этого дня полк непрерывно ведет бои на

фронте. Его неоднократно пополняли летчиками. Но войны без потерь не бывает. Вот и сейчас в полку на

передовом аэродроме осталось шесть летчиков и всего четыре самолета. Пока мы здесь не переучимся —

они будут драться одни...

Да, нужно спешить, нужно быстрее встать в общий строй. Ведь их всего шестерка, шестерка

против беспощадного многочисленного врага, который рвется к Москве.

Николаев стоял в трех шагах от строя. Широченная грудь свободно вмещала в один ряд три ордена

Красного Знамени и огромную монгольскую звезду. Чего бы каждый из нас не отдал за один такой орден!

— Вы не обижайтесь на меня, — продолжал командир. — Трудно будет в бою с вашей

подготовкой. Вам бы годика два-три в строевой части побыть, вот тогда... Но не унывайте! Раз настал ваш

черед — будем воевать вместе. Отныне мы однополчане. Успех каждого боя будет зависеть от нашей

смелости, решительности и умения.

Вечером опять пришел Шведов. На этот раз комиссар рассказал еще об одном летчике полка —

Романенко. Он водил в бой Коробкова и Ллхимова. Это звено хоть и прилетало иногда с пробоинами в

фюзеляжах, но потерь не имело. Умел Романенко драться, научил этому и своих подчинённых.

Шведов рассказал о подвигах еще двух летчиков полка.

Двадцать четвертого июля командир эскадрильи старший лейтенант Орлов в воздушном бою с

двадцатью Ю-88 в районе города Белый сбил двух фашистов, таранил третьего и при этом погиб сам.

В этот же день младший лейтенант Шибаев, израсходовав боекомплект, таранил Ме-109. Самолет

был поврежден так сильно, что выброситься с парашютом летчик не смог и погиб.

Тяжелое время переживали авиаторы. Это была труднейшая проверка моральных качеств каждого.

Шведов ничего не приукрашивал, но и не пугал. Все понимали из его рассказа — хорошо будешь

драться, не собьют.

Первые полеты начали на следующий день. Командир полка взлетел на МиГ-3 и низко, над землей,

выполнил, весь комплекс сложного пилотажа. Мы наблюдали за полетами как зачарованные. Никто не

думал, что огромный, тяжелый «миг» может так легко выполнить сложные фигуры.

Летать начали на Ути-4, потом на МиГ-3. Вот тут и настали трудные времена. Дело в том, что

«миг» оказался довольно сложным в технике пилотирования на взлете и на посадке. Если не поставишь

левую педаль заранее чуть вперед — того и гляди поведет на взлете вправо. И все-таки иногда

уклонялись, но что поделаешь. Это была учеба.

Прошло несколько дней, и все молодые пилоты вылетели на «мигах», начали выполнять сложный

пилотаж.

Прибыли командиры эскадрилий — Бауков, Викторов, Оба капитаны и с орденами.

Как-то к нам подошел капитан Викторов. Светловолосый, стройный, среднего роста. Мы уже

знали, что он воевал в Испании.

Спрашивает у Гриши Барабаша:

— Какой налет на МиГ-3?

— Два часа четырнадцать минут.

— С кем дружишь?

— Вот с ним, — кивнул он в мою сторону.

— А кто, на ваш взгляд, лучше летает?

— Пожалуй, Богатырев, Вернигора.

Я подтвердил.

— Вот, смотрите, это он, — показал Гриша на выруливающий самолет.

«Миг» плавно начал разбег, потом чуть уклонился вправо. Не пробежал и ста метров, как

развернулся под 90°. Все с ужасом наблюдали за взлетом. «Забыл дать левую ногу!» А самолет тем

временем набирал и набирал скорость. Больше, больше! К моменту отрыва от земли летчика развернуло

еще градусов на 30. Так он и взлетел под углом 120° к старту. Но все же взлетел!

Викторов посмотрел на нас с укоризной. «Знатоки, психологи!» А нам-то действительно казалось,

что Богатырев лучший летчик. Однако полеты пришлось прекратить.

Через несколько дней начали летать строем. Мы с Гришей Барабаш попали в звено к лейтенанту