Серебряный город мечты

Обхватила себя руками, будто можно было замёрзнуть в жаркий полдень в весенней Праги, будто не апрельское солнце светило над нами, а термометр не показывал больше двадцати градусов, если по Цельсию, тепла.

Будто всё хорошее нам только приснилось, а теперь мы проснулись.

— А ты уедешь в Кутна-Гору, к Йиржи, — я выговорил не сразу, взвесив все варианты, которые все как один мне и не нравились.

Проклятье.

И Агнешка, которая на душеспасительные разговоры ни раньше, ни позже вдруг созрела. Послать бы её куда подальше.

Или забыть, сделать вид, что никакого звонка не было, вот только не получится. И остаться в Праге, уверяя себя, что это куда разумнее и правильнее, не выйдет.

— Нет, Дим… — головой Север мотнула упрямо, поджала неестественно побелевшие губы, и решительность, сверкнувшая северным сиянием в её глазах, мне не понравилась. — Дим! Я с тобой.

— Вет, — тяжёлый вздох вырвался сам, и говорить под её взглядом было сложно, но нужно, и говорить следовало весомо, чтобы достучаться, убедить, — пожалуйста, хоть раз в жизни сделай, как прошу я. Послушай, ты уедешь к Йиржи.

Ибо оставаться в Праге Север нельзя.

И быть одной нельзя.

От меня ведь этого и хотят, выманивают из города, чтобы я не мешался, а она оказалась одна. Так ведь… проще, можно будет прийти и ударить, как Фанчи. Или поговорить, как с Гербертом, а после убить.

— Йиржи… — она заговорила и замолчала сразу, повела плечами.

И видеть её такой потерянной мне не нравилось.

Появлялось глухое раздражение на Агнешку, Герберта и весь мир заодно.

— Ему может быть опасно рядом со мной, если она позвонила специально, — Север всё же договорила, словно вытолкнула из себя каждое слово. — Всем может быть опасно рядом со мной. Я не могу пойти к Аге, Любошу или дяде Савоушу.

— Не можешь, — я, набирая в третий раз номер Буриани, возражать не стал, лишь выругался, поскольку и в третий раз он не ответил. — Я твоему Любошу не доверяю. Марек Аги особого доверия, прости, тоже не вызывает. А Йиржи… Мы с ним говорили, он обещал в случае чего за тобой присмотреть. Я ему верю.

— А ты? А если… что-то случится с тобой? — Ветка спросила глухо, бесцветным голосом, от которого встряхнуть её захотелось. — Ты… ты знай, что я отдам. Я отдам ему всё, если это ловушка, если он вдруг позвонит и скажет, что ты у него, а я должна привезти чёртову куклу и дневник.

— Север, посмотри на меня. Я вернусь к тебе сегодня вечером, и со мной ничего не случится, — сказать вышло уверенно, и взгляд изменчивых, на этот раз балтийских, глаз я выдержал. — Я всё ещё считаю, что дневник Альжбеты передала Агнешка. И посуди сама, зачем она стала бы это делать, если бы была заодно с «племянником»? Я не знаю, почему Агнешка позвонила именно сейчас, но давай допустим, что это не обман.

И что-то важное соседка пана Герберта, в самом деле, сообщит.

Подтвердит предположения про «племянника» и Войцеха Страговича, которого найти до сих пор так и не удалось и против которого никаких прямых улик нет. Только фоторобот, но это слишком мало и слабо, как сказал Теодор Буриани.

А Агнешка… Агнешка могла что-то знать и видеть. Каждый день пан Герберт поднимался мимо её комнат по лестнице на свой этаж, и Войцех, будучи помощником, вполне мог быть вхож в дом, и обсуждать дела они там могли.

И её дочь в тот вечер могла кого-то заметить…

И это ещё один, главный, довод в пользу непричастности, поскольку действуй Агнешка вместе с «племянником», то ребёнок не остался бы в доме, ею не стали бы так рисковать, а значит Агнешка не замешана в убийстве пана.

И из города, заставляя бросить Север, она меня не выманивала.

Или… или я ошибаюсь и что-то упускаю?

Всё же даже до Ватсона мне далеко, а настоящий Холмс в лице доблестного лейтенанта Буриани на звонки не отвечает и сообщения не читает. И недовольное брюзжание, выдавленное сквозь зубы, про самодеятельность, пусть потом оставит при себе.

Я пытался предупредить.

И пытаюсь.

Я звоню ему, проклиная извечные пересадки, с вокзала в Гулине, считаю мысленно гудки, которые механическим голосом обрываются. И, выходя из здания вокзала уже в Кромержиже, я ещё раз набираю.

Чертыхаюсь, когда абонент в очередной раз не абонент.

Но убрать телефон я не успеваю, другой абонент звонит мне сам.

— Ты доехал? — Север интересуется деловито, с бравадой, за которой тревогу, не зная, не разобрать. — Я вот успела повязать ленты на столбы и побыть прекрасной дамой в свите короля. Йиржи там тоже был. В чулках и носатых башмаках. Он передает тебе пламенный привет и тонну зависти.

— Доехал, — я подтверждаю. — И завидовать надо молча.

— Это хорошо, — она отвечает с тихим вздохом, пожалуй, улыбается. — А ему я передам. Ты будь осторожен, Дим, я потом наберу.

— Север… — я зову.

Только она уже не слышит.

И отодвинуть мысли о ней приходится, я заставляю себя, потому что не время. И внимательность терять не стоит, надо сосредоточиться на окружающем мире. На сонной тишине города, редких прохожих, узкой улице, что с картинки про сказочные города словно сошла.

Разноцветные дома, крыши.

Деревья в кадках.

Машины.

Мимо которых я прохожу, дохожу, сверяясь с картами, до Цветочного сада, чтоб по широкой аллее пойти, увидеть прямо по курсу часть белоснежной и словно расползшейся вширь, необъятной, ротонды.

И по сторонам, на всякий случай, я озираюсь. Не вижу никого, кроме пары влюбленных, трех пожилых пани и детей. Они, оглашая округу смехом и звонкими выкриками, носятся по дорожкам, играют, кажется, в догонялки.

Светит ярко вечернее солнце.

И нет ничего подозрительного в городском парке.

Только вот эта безмятежность и настораживает, начинает почти пугать, но отступать поздно, и в полумрак ротонды я ныряю, слепну на миг, чтобы после разглядеть, увидеть единственного человека, который стоит посреди большого зала у заведенного на вечное движение маятника.

Он чертит линии на песке.

А свет льётся, проникает сквозь крохотные окна под сводами купола, что сценами то ли из мифов, то ли из религии расписаны.

— Добрый вечер, — я, подходя и останавливаясь рядом с Агнешкой, говорю негромко, предельно вежливо.

И осторожно.

И с надеждой, что орать от неожиданности она не станет. Почему-то думается, проносится в голове, что завизжать она как раз и может, в её характере.

Но… я, к счастью, ошибаюсь.

А Агнешка, резко поворачиваясь ко мне, выдыхает шумно, радостно и облегченно: