Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Серебряный город мечты
Шрифт:

Возвращать себе Айта.

— Данька же смеется, — я продолжаю.

Наклоняюсь, чтоб её ладошку, холодную руку, которая никак, вопреки всему, не становится теплее, к лицу поднести, согреть дыханием.

Она ведь должны быть теплой, не такой бледной.

— Она тоже прилетела, забила на учебу. Кажется, её до сессии не допустят. До патаната точно. Она утром, когда Ага позвонила, сорвалась с пары и нахамила преподше. Мне Лавров её сдал. Если честно, он меня бесит. Временами. Вот появился и забрал Репейник себе. Насовсем. Не вернет ведь.

— Не верну, — этот самый Лавров подтверждает

самодовольно от двери.

Проходит в палату, как к себе домой.

И к подоконнику, скользнув взглядом по аппаратуре, он прислоняется.

— Где Даньку потерял?

— В квартире. Ваша Фанчи настояла. Пришлось вчера из отеля выселяться. Я Дашке снотворное подсунул, а то у вас это семейное: сутками не спать.

— Спасибо.

— Не за что, — Лавров хмыкает выразительно. — Ты сам-то ещё картинки красочные ловить не начал? Четвертые сутки не ложишься.

— Я… так, нормально.

И сидя.

И сна, который урывками и липко-ледяными кошмарами, мне хватает.

— Ты положение Тренделенбурга когда-нибудь видел?

— Доводилось, — подбородок Лавров скребет задумчиво.

— А мне раньше нет. Мы на паре ржали, когда обсуждали. Название какое-то идиотское, да и вообще гинекология больше. А оно ни хрена не смешно.

— Не смешно, — он соглашается, вытаскивает пачку сигарет, чтоб то ль сразу позвать, то ль просто предложить. — Курить пойдем? И с тобой там следователь поговорить хочет. Или как их тут зовут. Они там нашли кого-то.

Диту.

О которой сообщает Теодор Буриани.

Он поджидает нас на лестнице, на той самой, где какую-то неделю назад кричала и рыдала Север, а Мартин Догнал, нарушая все правила, в открытое окно тайком курил.

Мы тоже курим.

Щёлкает зажигалкой под неодобрительным взглядом доблестного лейтенанта Лавров, ухмыляется. Протягивает открытую пачку мне, а зажигалкой, высекая огненные языки, он щёлкает сам.

И за это ему спасибо сказать тоже следует.

Я бы возился дольше.

Одной рукой.

Правая же загипсована, зафиксирована надёжно, и боли в ней, окончательно перебитой и нарушенной, быть не может. Только… болит, пронизывает от ногтей до плеча, дёргает так, что ребро уже левой ладони я кусаю сам, отхожу, выпуская руку Север, к окну.

Жду.

Когда отпустит, пройдет до следующей ночи.

— Девочка жива, — Теодор Буриани с ответом на мой вопрос не томит, рассказывает, отвлекая от рассеянных мыслей, сам и без просьб. — Страгович, видимо, не думал, что его будут подозревать и проверять. Он снял на свое имя два дома, в пригороде Кромержижа и под Брно. Там не так и далеко друг от друга получается. Мать в Кромержиже оставил, чтоб она тебя выманила, а девчонку увез и в подвале запер. Двое суток просидела. Но сейчас ничего, в порядке будет.

— Он ей всё говорил про два часа. Позвонить надо было в два, чтоб я билет успел купить только на три. Войцех знал, что на машине я не поеду. Ни туда, ни обратно. Он рассчитывал, что я поэтому опоздаю, приеду, когда уже… всё. А Агнешка позвонила раньше.

— И спасла, сама того не понимая, — Теодор Буриани вздыхает.

Проводит рукой по волосам, в которых проплешину я только сейчас замечаю, разглядываю зачем-то, пока краснеть он не начинает.

Буркает

почти смущенно:

— Я извиниться должен. Ты тогда звонил, а мне по семейным делам уехать пришлось. К сестре, там связь не ловила. Кто ж знал…

— Никто.

И поэтому никто не виноват.

Из нас.

И это Теодор Буриани, как сказал Йиржи, орал благим матом на всю полицию Кутна-Гору, которая в клады, похищения и шахты верить сначала не хотела. Переспрашивала и уточняла занудно и долго прежде, чем поехать.

— Может… Но я рад, что вы оба остались живы, — Теодор Буриани улыбается скупо. — Там… дайте, что ль, тоже сигарету. Там всё рухнуло. Никого и ничего не достать. Дед этого, второго, мечется, требует, а толку… всё под воду ушло и вниз, на нижние уровни. Потолок местами обвалился так, что земля во дворе трещинами пошла. Ямы. Теперь на глаз можно понять, где коридор подземный шёл. И у этого, главного замка, часть стены развалилась. Провалилась.

И мы могли бы тоже.

Ещё минута, какие-то секунды… но я об этом никогда не стану думать.

Мы выжили и точка.

И Север очнется, улыбнется мне, это тоже факт и точка. Я не сомневаюсь. Я верю в неё, в её вечное немыслимое упрямство, которое у неё от пани Власты.

Точно.

Я осознаю это, когда спустя почти час и ещё две сигареты один остаюсь, возвращаюсь в палату Север, где к окну подхожу. Смотрю бездумно на буйство зелени и цветов, яркое солнце, что всю одноместную палату заливает.

Оно пускает солнечных, ребячьих, зайчиков по стенам, отчего улыбается.

Верится, что наладится.

Ещё чуть-чуть, а после Север глаза откроет. Она очнется, выйдет из сопора сегодня, потому что все показатели если не в норме, то близко к ней. А значит она должна, обязана. Надо только подождать.

Я и жду.

И, наверное, поэтому замечаю её не сразу.

Вижу в отражении стекла и не верю. Не может быть, невозможно, чтоб оно на самом деле, а не красочной картинкой, которые от недосыпа я ловить по ласковому обещанию Лаврова скоро начну, но… не картинка.

Пани Власта, что стоит.

Сама.

Она держится белыми, под стать проему, худыми пальцами за дверной косяк. Впивается в него, чтобы шаг, оттолкнувшись и покачнувшись, сделать.

К Север.

На которую она смотрит, не видит меня.

Она ступает, держась дрожащими руками за стену. Переставляет босые ноги медленно и неуверенно, почти не отрывая от пола. Всё же идет, толкает саму себя вперед, рывками, как будто силы для каждого движения она копит, а после движется. Приказывает себе же через все возможные и невозможные, через немыслимое и недопустимое, через нельзя и не будет.

Будет пани Власта ходить.

Уже ходит.

Сжимая побелевшие губы и цепляясь столь же белыми пальцами за стену, она… заставляет себя ноги с места сдвинуть, пойти, чтобы до Север добраться. У неё есть цель, и взгляд от Ветки, что такая же бледная, она не отрывает.

Только покачивается.

И я отмираю.

Выдыхаю сквозь зубы не особо приличное и ругательное, чтоб под руку её подхватить, придержать кое-как. Твою же… бабушку, Север! Мне не хватит сил, если падать она вдруг решит. Я не удержу, пусть и веса в ней, кажется, нет не совсем.

Поделиться с друзьями: