За Дьявола Тебя молю, Господь! И он – Твое созданье. Я Дьявола за то люблю, Что вижу в нем – мое страданье. Борясь и мучаясь, он сеть Свою заботливо сплетает… И не могу я не жалеть Того, кто, как и я, – страдает. Когда восстанет наша плоть В Твоем суде, для воздаянья, О, отпусти ему, Господь, Его безумство – за страданье.1902
Мережи
Мы долго думали, что сети Сплетает Дьявол с простотой, Чтоб нас поймать, как ловят дети В силки беспечных птиц, весной. Но нет. Опутывать сетями — Ему не нужно никого. Он тянет сети – между нами, В весельи сердца своего. Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку, Друг друга видим мы едва. Чуть слышен голос через клетку, Обезображены слова. Шалун во образе змеином Пути друг к другу нам пресек. И в одиночестве зверином Живет отныне человек.1902
Всё кругом
Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестко тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно довольное, тайно блудливое, Плоско смешное и тошно трусливое, Вязко, болотно и тинно застойное, Рабское, хамское, гнойное, черное. Изредка серое, в сером упорное, Вечно лежачее, дьявольски косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное! Но жалоб не надо; что радости в плаче? Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.1904
Всё она
Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох… Где чужие? Где свои? Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед, Но и сбывшихся мечтаний, Одолений – тоже нет. Все едины, всё едино, Мы ль, они ли… смерть – одна. И работает машина, И жует, жует война…1914
Веселье
Блевотина войны – октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как было омерзительно твое похмелье, О бедная, о грешная страна! Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном, Народ, безумствуя, убил свою свободу, И даже не убил – засек кнутом? Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой. Смеются пушки, разевая рты… И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь.29 октября 1917
Сейчас
Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь! Как в эти дни невероятные Позорно – жить! Лежим, заплеваны и связаны По всем углам. Плевки матросские размазаны У нас по лбам. Столпы, радетели, водители Давно в бегах. И только вьются согласители В своих Це-ках.
Мы стали псами подзаборными, Не уползти! Уж разобрал руками черными Викжель – пути…9 ноября 1917
А. Блоку
Дитя, потерянное всеми…
Всё это было, кажется в последний, В последний вечер, в вешний час… И плакала безумная в передней, О чем-то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым, А поздние распахнутые стекла Отсвечивали голубым. Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна. И ветви юные чертились четко На небе – зеленей вина. Прямая улица была пустынна, И ты ушел – в нее, туда… Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей – никогда.Апрель 1918, Санкт-Петербург
Осенью
(сгон на революцию)
На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест… Замкни облавкой, сгруди, как стадо, Кто удирает – тому арест. Строжайший отдан приказ народу, Такой, чтоб пикнуть никто не смел. Все за лопаты! Все за свободу! А кто упрется – тому расстрел. И все: старуха, дитя, рабочий — Чтоб пели Интер-национал. Чтоб пели, роя, а кто не хочет И роет молча – того в канал! Нет революции краснее нашей: На фронт – иль к стенке, одно из двух. …Поддай им сзаду! Клади им взашей, Вгоняй поленом мятежный дух! На баррикады! На баррикады! Вперед за «Правду», за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады… Не понимают? Небось, поймут!25 октября 1919, Санкт-Петербург
Федор Сологуб
Федор Сологуб, настоящее имя Федор Кузьмич Тетерников (1863–1927) – русский поэт и писатель, переводчик, критик, публицист, драматург.
Он дебютировал в 1890-е годы в журнале «Северный вестник», печатавшем его стихи, рассказы, рецензии и роман. На рубеже веков в его творчестве произошел перелом – от декадентства к символизму. Литературный кружок, собиравшийся в квартире Сологуба на Васильевском острове становится центром литературной жизни Петербурга, привлекая ведущих писателей и поэтов.
Сологуб разрабатывал собственный жанр «сказочек» – коротких, с затейливым сюжетом политизированных историй для взрослых, часто в форме стихотворений в прозе. Широкую известность принес ему роман «Мелкий бес», выдержавший 10 прижизненных изданий.
Своеобразное творчество Сологуба отличалось слиянием разных планов бытия – грубо материального, низкого, нередко с эротическим оттенком, и символического, одухотворенного. Как отмечала Зинаида Гиппиус, он был «всегда немножко волшебник и колдун. Ведь и в романах у него, и в рассказах, и в стихах – одна черта отличающая: тесное сплетение реального, обыденного с волшебным».
Федор Сологуб
Наряду с исключительным богатством ритмов (Андрей Белый считал, что «подлинным ритмическим дыханием» обладают только Блок и Сологуб), для его поэзии была характерна очарованность смертью. «И только в стихах своих был он прежним, одиноким, усталым, боялся жизни, «бабищи румяной и дебелой» и любил ту, чье имя писал с большой буквы, – Смерть», – вспоминала Тэффи.
После революции Сологуб пытался эмигрировать, но из-за постоянных отказов в визе и бюрократической волокиты его жена, Анастасия Чеботаревская, покончила с собой. Сологуб с головой окунулся в работу, однако его новые произведения больше не печатались. Тем не менее он вошел в Петроградское правление Всероссийского союза писателей, в 1924 году возглавил его, хотя советскую власть категорически не принимал и даже сочинял антисоветские басни. Умер в декабре 1927 года в возрасте 64 лет.