Серенький волчок
Шрифт:
– Любовь - это хорошо, - сказала Маша и посмотрела на безмолвствующего Ивана.
– Не будем углубляться.
– Денис на секунду прикрыл ее руку своей.
– Вернемся к идеологии. За десять лет исчезло все: ни коммунизма, ни антикоммунизма, ни демократии, ни прав человека. Все, во что верили в перестройку и при Брежневе, пошло прахом.
– Пустота, - восхищенно сказал Абросимов.
– Никаких ориентиров.
– А как же деньги?
– заметил Иван.
– Денег, как видишь, тоже не осталось, - сказал Абросимов.
– Но еще недавно они были, - возразил Денис.
– Ну да,
– Ты это пропустила, а лет пять назад заработать миллион было совсем просто, - пояснил Абросимов.
– А потом обнаружилось, - продолжил Денис, - что деньги нельзя удержать. То есть, может, кому-то и удалось, но я почти не знаю таких людей. Мы вот с Иваном пару раз об этом говорили.
– Всех перестреляли, грубо говоря, - улыбаясь пояснил Абросимов.
– Ну, некоторые счастливчики просто разорились, - сказал Денис, и Иван через стол посмотрел на него, как смотрят взрослые на детей, прочитавших комикс "Анна Каренина" и теперь увлеченно пересказывающих сюжет.
– А почему?
– спросил Абросимов.
– А потому!
– ответил Денис и сделал паузу, в которой Вадим пропел, немного фальшивя, "ужасно интересно все то, что неизвестно, ужасно неизвестно все то, что интересно" - следующие несколько строчек песни про бабушку удава.
– А потому, - продолжал Денис, - что у нас не было не только опыта больших денег, но даже идеи по-настоящему больших денег. Нельзя построить себе смысл жизни начиная с 1991 года…
– …или даже с 1989-го.
– Даже с апреля 1985-го. Смысл должен идти из детства, а не быть новоделом.
– Как лужковская реставрация, - вставил Иван и посмотрел на Дениса.
– Ну, я всегда тебе говорил, что с Москвы не убудет, - сказал Абросимов.
– Сколько ни строй, она все переварит. Она же всеядная. Наши дети еще будет играть в скверике около Храма Христа-на-гаражах.
– Для наших детей, может, и деньги станут нормальным, американского типа, смыслом, - сказал Денис.
– Если, конечно, доллар не дорастет до пятидесяти рублей в ближайшие две недели, - сказал Абросимов.
– Даже если дорастет, - сказал Денис, - все равно. Потому что они с детства запомнят их запах.
– А говорят, деньги не пахнут, - сказала Маша.
– Как любит говорить единственный мой знакомый, который свои деньги удержал: "Так считают только те, кто настоящих денег и не нюхал", - парировал Абросимов.
– И как у него сейчас с деньгами?
– раздраженно спросил Иван.
Абросимов с Денисом, перебивая друг друга, рассказывали, что давно поняли: современную жизнь можно построить только на том, что было в детстве и не подверглось девальвации за последние годы. Ни политика, ни экономика, ни даже великая русская литература на эту роль не годилась - а вот сказки и мультфильмы, говорил Денис, пришлись в самый раз.
– Но это как-то глупо все, - сказала Маша, - как-то по-детски. Какой в этом смысл - тем более, смысл жизни?
– В том-то и дело, что по-детски! Потому что любая вера - очень детская вещь, - сказал Абросимов.
– Просто есть универсальные архетипы, которые вселяются в кого захотят: то, что называется у нас лисой,
у индейцев будет называться койотом, а у чукчей - вороном, - неожиданно серьезно пояснил Денис.– Не так уж много фигур изобрело человечество - просто в советское время для них придумали новые имена. Ведь кто такой Крокодил Гена? Это типичный мессия, который собирает учеников, чтобы построить новую Церковь - свой дом, Дом Дружбы.
– Помнишь, как много тогда говорилось о дружбе народов?
– вставил Абросимов.
– Вот именно, - сказал Денис.
– Это была вполне религиозная идея.
– Секта крокодилопоклонников, - сказал Иван. Было видно: он слышит все это уже в сотый раз, но не перебивает, чтобы не лишать Дениса и Вадима удовольствия пересказывать свои теории новому слушателю.
– Никакой секты, - ответил Денис.
– Мы говорим решительное "нет" тоталитарным сектам.
– Мы - не "Аум Синрикё"!
– Мы просто понимаем, что смысл постоянно присутствует в мире и может воплощаться, например, в фигуре доброго крокодила. И самое важное - Гена полностью тождественен сам себе.
– Он же работал в зоопарке крокодилом.
– То есть всего-навсего был самим собой.
– Не это ли главное свойство любого мессии?
И оба замерли, ожидая восхищения, глядя на Машу слева и справа, будто ангелы на иконе.
– И, кстати, наше начальство вполне это все понимает.
– Конечно, оно не готово еще официально объявить, что каждому сотруднику должен соответствовать какой-то герой детских сказок, но все к тому идет.
– Например, на дни рождения мы всем дарим картинки с изображением соответствующего персонажа…
– Семин своего крокодила куда-то запрятал, - с обидой заметил Денис, - а Поляков зато Дядю Федора на столе держит.
– Что тоже не случайно, потому что Гена скромный, а Дядя Федор - нарциссический.
– Послушайте, как смешно, - сказала Маша.
– Вот мы сидим в ресторане, которого и быть не могло в совке, и ностальгируем по временам СССР.
– А разве мы ностальгируем?
– спросил Абросимов.
– Нет, - сказал Денис, - мы не ностальгируем. Мы просто ищем непрерывность.
– У меня лично нет особо теплых воспоминаний о том времени, - сказал Вадим.
– У меня тоже, - кивнул Денис.
– Я бы сказал, тогда только сказки и были хорошие.
– И то половина переводная.
Денис и Вадим говорили, перебивая друг друга, захлебываясь словами, еще быстрее и задорнее, чем всегда, и Маша подумала, что они напоминают двух испуганных мальчиков - заблудились в лесу, громко подкалывают друг друга, отпускают шуточки, бахвалятся собственной смелостью, которой давным-давно уже не осталось, потому что кругом темный лес, дороги назад не найти, ни одного знакомого деревца, ни одного знакомого лица, банкоматы не работают, полки в магазинах пустеют, среди корявых корней вырастают грибы, а у витрин магазинов - забытые очереди. Они говорят, убаюкивая свой страх звуками собственных голосов, будто поют сами себе колыбельную. Волки, крокодилы, кошки, собаки, поросята и чебурашки мелькают меж стволов, кажется, все уже не так страшно, и не такое видели, вот и официант уже появился, карточки по-прежнему принимают, все хорошо.