Серпантин
Шрифт:
– Так потому и захотелось, что свежатинка, - сказала продавщица.
– Если у меня живот скрутит от твоей свежатинки, я сюда вернусь, - сказал Манко, - ты так и знай. Последний раз спрашиваю, свежая?!
– Рыба очень свежая, - сказала продавщица, - но я же не знаю, что вы ещё в дороге употребите... Сейчас только пять утра, это же у вас ещё даже не завтрак. Зачем же так наезжать на меня на ровном месте?
Чей-то голос произнёс его имя, Манко резко обернулся...
– Сельдик, - сказал он, - ты откуда взялся?
– Из Нового Света, - сказал Сельдик, - еду домой. У тебя что, нервы сдают, а, Ман?
–
– Я не знаю, я смотрю, ты тут базар устраиваешь. Или, может, ты теперь на санэпидемстанции работаешь?
– Сельдик, тебе ли не знать, где я работаю?
– Не, ну ты же был когда-то этим...
– Ну, ну?!
– Санитаром леса...
– Рэкетиром, ты хотел сказать?
– Да не, Ман, чё я, совсем? Всё давно и неправда... Да это слово теперь вообще никто не употребляет. Крыша и крыша...
– Какая, блядь, крыша!
– сказал Манко и ударил кулаком по прилавку.
– Ман, чё ты разбушевался? Ну, пусть будет рэкет... Эй, эй, постой... Рэкет по-английски - это "рассеянный образ жизни"... Я тебе клянусь... Мне недавно сказали, я тоже не поверил, в словарь посмотрел - правда...
– Сельдик, мы не в Чикаго. Причём тут английский? Вместо того, чтоб спасибо сказать... Ну ешь тут, травись на хуй...
– А я и ем и пью, - сказал Сельдик, отправляя в рот второй бутерброд, - и чё? А тебе нервы надо лечить, Ман, а не желудок. Я так думаю, что ты в санаторий едешь?
– Я сонный, Сельдик, а то бы я тебя устроил в санаторий... Ладно, хватит бузы. Мне передавали, что ты хочешь промзону выкупить. Я через три дня вернусь и перетрём.
– Лады! Не обижайся, Ман. Я просто не врубился, тоже ведь не спал, вхожу, смотрю - Ман, как вроде за старое взялся...
– За какое старое, Сельдик, ты что, с ума сошёл?! На вон, попробуй, у неё даже пиво скисшее, как будто она туда мочу заливала.
– Бабе трудно отлить в бутылку, Ман, согласись.
– Ну, может, ты и прав. Просто тёплое... Ладно, Сельдик, мне туда, а тебе обратно. До скорого.
Манко отхлебнул из купленной на заправке банки газированный напиток "живчик" и включил проигрыватель. Когда начался припев, он стал подпевать: "Райзен, райзен, зэеман райзен, йедер тут дас ауф зайне вайзе!" [1]
Незадолго до отпуска секретарша по его заданию перевела песни, а потом ещё и переписала все тексты по-немецки, но русскими буквами...
Нога каждый раз сама собой нажимала на газ, и хаммер бросало вперёд...
Казалось, его сейчас завертит в огненном смерче...
1
"Путешествия, путешествия, морские путешествия, каждый совершает их по-своему..." (нем.)
Манко обязательно ставил "Раммштайн", когда вёз кого-нибудь в первый раз.
Хотя он знал, что ни один человек не в силах понять то, что чувствует он в этот момент...
Человек может восторгаться - вполне искренне - скоростью, внутренней отделкой его "броневика", да и самой по себе музыкой...
Но ощутить это в целом никто, кроме него, не в состоянии...
Манко это особенно ясно осознал, когда вёз своего бухгалтера.
Врубив "Раммштайн",
Манко стал искоса следить за выражением бухгалтерского личика...Оно было непроницаемо! Бледный мерзкий мозгляк в круглых очочках...
"Пиздец?" - спросил Манко. "Простите?
– сказал бухгалтер.
– Нет, я просто не понял, что вы имеете в виду? Машину, музыку, ситуацию с малыхинским тендером?"
Манко сразу стало так тоскливо, что он чуть не сказал: "Уволен".
Он еле сдержался, вспомнив, что бухгалтер в последнее время стал выполнять ещё и функции сисадмина, и подыскать ему замену, да за такую зарплату...
– Эту музыку, - сказал Манко, - я дома не слушаю. Только в машине.
– Понятно. Хорошая музыка. Очень, - закивал бухгалтер.
– Что тебе может быть понятно? Ты вообще помнишь, что Ленин сказал?
– Нечеловеческая музыка. Правда, он это сказал про другую...
– Да что ты говоришь! А я и не знал, - засмеялся Манко.
– Так вот: дома я слушаю ту же, что и Ленин. А эту только в машине. Ладно, проехали, - сказал Манко и, выключив "Раммштайн", пропел, подражая Элвису: "Love my tender..."
Бухгалтер попробовал изобразить на лице улыбку...
Манко подъехал к флигелю на территории "Литфонда", который снимал, в принципе, не он один... Но соседей он почти не видел, а может быть, и не было уже никаких соседей... Накануне он о них подумал, когда эта тварь, кончая, стала орать... Где он её подцепил, он уже толком и не знал... На набережной? Или прямо в море?... Загарпунил?..
Нет, загарпунил он её, уже дотащив до кровати...
Все дни перед этим Лёня не то маялся, не то мялся... Зачем-то даже вызывал сюда секретаршу... Алёна приехала, он сводил её в Тихую Бухту, трахнул по пути... И как-то быстро она ему надоела... К тому же сильно обгорела, так что и трогать её на следующий день нельзя было... Глядя, как она сидит, положив ноги в воду, на песке, под зонтиком, Манко вспомнил клип... Бека, кажется... В котором к человеку на курорт являлся его письменный стол - прямо на пляж... А в офисе, наоборот, в это время ходили в плавках и ластах... Тупая такая перестановка, да... А потом ещё тень по улице шла вертикально, а человек, наоборот, полз по асфальту...
Манко услал Алёну обратно в Харьков...
А вчера, или, точнее, позавчера... Потому что вчера Манко проснулся под вечер и отмокал в море, пока не стемнело... С удовольствием вспоминая это ощущение... Когда после шашлыков, вина и ночного купания... Которое само по себе осталось в памяти... Белым треугольником... Мелькавшим в глубине...
"Блядь, она хорошо ныряла...
– вспоминал он, - след от купальника... Плыл в глубине, как электрический скат... Или отражение чайки..."
Он ловил её руками, она ускользала...
Поймал только, когда приземлились...
Как медведь лосося... в горной речке...
И потом, когда они шли в обнимку... Он всё время лапал её большую грудь... И казалось, что он тащит под мышкой огромную рыбину-блядину... Белугу-касатку...
Нет, это она его называла "касатиком"...
Вообще она была чудная - как будто пришла пешком из довоенной фильмы....
"Что же ты не нырнул за мной, касатик?
– сказала она на берегу.
– Моё тело было из тех же букв, что твоё лето..."