Сэсэг

– Тебе, Светка, главное, чтобы ленинградец был, тебе больше ничего и не надо.
– Сэсэг осуждающе посмотрела на Светку.

– Нет, надо чтобы любил, умный был, но главное, - тут Светка сделала театральную паузу, закрыла глаза, а затем, сделав хитрое лицо, выпалила: - чтобы ленинградец был.

И все опять засмеялись, даже Сэсэг.

– Они все такие интеллигентные, культурные, не то, что наши сыктывкарские мальчишки, которые без мата и двух слов связать не могут. Нравится мне вот Миша из группы озеленителей. Такой весь из себя умный, спортивный, и из интеллигентной ленинградской семьи.

– Ты-то, Света, откуда уже знаешь про его семью?
– Таня чуть иронично смотрела на подругу.

– Я с ним на физкультуре вместе кросс сдавала. Он рядом бежал, и со мной все пытался заигрывать.

– И вот так про семью рассказал? Это так он заигрывает?
– Таня с недоверием посмотрела на Свету.

– Нет, конечно, просто он очень интеллектуальный и в музыке разбирается. Приглашал меня к себе домой пластинки битлов послушать.

– А ты чего, согласилась?

– Естественно нет, я же ни какая-нибудь дурочка, которая сразу по первому зову бежит к парню домой. Пусть он побегает.

– Ну, ты девушка взрослая, сама все знаешь.
– Таня посмотрела на подруг и скомандовала, - а теперь всем спать, поздно уже.

– Озеленители, между прочим, они же в крупные города распределяются. Миша, я думаю, в Ленинград распределение получит..., - начала было из постели рассуждать Света, но её прервал скрип открываемой двери.

Было уже очень поздно, и все общежитие, покурив, сходив в туалет, почистив зубы, покрутив ручку транзистора и не найдя ничего интересного, почитав немного детектив или полистав учебник, легло спать и затихло. Звук был такой ясный, что им всем почудилось, что отворили дверь их комнаты. Света осеклась, девчонки лежали под одеялами и, обмирая, прислушивались. Почему-то всем стало страшно. Зловещий шёпот дождя вместе с сыростью сразу влез в форточку, а из-под светящейся щели двери вползал звук по-старчески шаркающих ног. Вот этот необычный для студенческого общежития звук нагонял жути. Все в напряжённом ожидании смотрели на полоску желтого света. Вдруг две тени ног появились и замерли под их дверью, одновременно смолк звук шагов. Раздался стук, от которого сердца четырех сначала сжались, а потом застучали с бешеной скоростью. В тишине их комнаты стук прозвучал, как гром.

– Кто там?
– спросила, вдруг осипшая, Таня.

– Девчонки, откройте, пожалуйста, - попросил страдающий юношеский голос за дверью.

– Леша, это ты что ли? Что случилось?
– уже более твердым голосом спросила Таня.

– Да, я. У вас таблеточки левометицинчика не найдется? Мучаюсь вот, в столовке съел чего-то не то, а лекарства нужного нет. У вас точно есть, у вас же аптечка. Спасите, бога ради.

Девчонки разом, также как испугались, засмеялись. Таня, включив свет и накинув халат, начала рыться в аптечке. Найдя нужные таблетки, она погасила свет и открыла дверь Леше.

– Вот дурной, напугал нас так, - Таня протянула ему две таблетки.
– Выпей сразу и ложись. Все пройдет.

– Спасибо, - Леша совершенно с белым страдальческим лицом и непередаваемым выражением благодарности взял таблетки.

– Спокойной ночи, - сказала Таня и закрыла дверь. Девчонки прыснули со смеха.
– Все, хватит, всем спать, - шепотом приказала Таня и легла под одеяло.

За окном все шёл и шёл дождик. Крупные капли, срываясь с откоса верхнего этажа, редкой дробью барабанили о железный скат окна их комнаты, разлетаясь на мелкие брызги.

Галя не могла заснуть, она лежала и думала о Коле, как они станут жить вместе, как у них родятся дети, и на кого они будут похожи, как счастливы они будут и как будут друг друга любить. С этими счастливыми мыслями и под аккомпанемент дроби она заснула, натянув одеяло до самого носа.

III

Новый 1982 год они встречали всей комнатой у них в общежитии. Все девочки пригласили своих парней. Ребята купили шампанского, а Светин Миша даже принес палку настоящего финского салями. Девчонки накрыли на стол. Еды приготовили море: соленые, маринованные огурцы и помидоры, грибы, вареная картошка и "главное блюдо этого сезона", как представила его Галя, занося большую тарелку в комнату, салат "сельдь под шубой".

Со времени окончания первого курса Галя похудела, постройнела. Коле в глубине души не очень нравилось, что она меняется и все больше походит на настоящую бледную ленинградскую интеллектуалку. Она нравилась ему прежней, пухленькой румяной провинциалкой, которая еще год тому назад с непосредственностью и простотой целовала его на прощание, а потом легко взбегала по лестнице к себе на этаж. Теперь Галя стала одеваться в строгом стиле. Кое-какую одежду она шила сама, какую-то заказывала в ателье. Часть тех модных, но вычурных по ее мнению японских вещей, которые по большому блату покупали ей родители в Благовещенске, она сдала в комиссионку. Создание образа анемичной петербурженки-ленинградки Гале давалось легко. Она была органична в этой роли, как будто первые двадцать лет её внутренняя петербурженка томилась в теле простоватой девчушки и только теперь стала выходить наружу, проступая вдруг легкой бледностью, обострившимся носом, ухоженными руками. Поцелуи ее стали сдержанными, теперь она скорее позволяла себя целовать. Коля тоже изменился, он возмужал и стал серьезным, но чувство юмора, чуть грубоватое, которое так нравилось Гале, осталось прежним.

Под дружный смех и аплодисменты Галя поставила на стол тарелку с "селедкой под шубой". Кто-то даже выстрелил хлопушкой и начался пир-горой.

Рядом с Сэсэг сидел ее парень, Сергей. Он тоже был из их группы. Вместе они делали студенческую стенгазету. Сережа числился в ней штатным фотографом, а Сэсэг главным редактором. Она писала заглавные статьи для стенгазеты, а Сережа фотографировал и помогал собирать материал для заметок. Они днями пропадали в маленькой комнате, расположенной на первом этаже северо-восточной части их главного учебного корпуса. Комнатушка была угловой с окном на север. Когда на улице было зелено, в комнате царил полумрак и сырость. Деревья в парке, который окружал главный корпус академии, были старыми, высокими, самых разных пород и видов, поэтому летом здание утопало в зелени, а внутри всегда царили сумерки. В дождливые дни сумерки густели и наливались влагой. Только у южной стороны, где находился главный вход, парк отступал немного, раздаваясь в стороны, как бы освобождая место для центральной лужайки, на которой росли два огромных старых дуба, возрастом не менее 300 лет, и стояла каменная то ли амфора, то ли вытянутая вверх чаша с виноградными лозами. Пройдя по темным и гулким коридорам первого этажа, они заходили в свою каморку, на двери которой на небольшом листе бумаги чернела старательно выведенная гуашью надпись "Редакция". По стенам были развешаны самые удачные, по мнению однокурсников, номера стенгазет. Здесь была первая и самая любимая их с Сережей стенгазета, подготовленная к 8 марта 1981 года. Тогда студенческий актив в лице старосты Гены по поручению деканата поручил им, вместо заболевшей девушки с четвертого курса, в срочном порядке подготовить праздничный выпуск стенгазеты факультета. Декан тогда вызвал старосту группы - Гену, и спросил, есть ли в группе, кто может быстро и с чувством юмора сделать стенгазету. Генка хорошо знал, что Сэсэг вела записки из жизни группы и он, не задумываясь, предложил ее в редакторы и издатели.

– Нужен еще фоткор, - произнес задумчиво декан и посмотрел в окно. Там тихо падал снег. Окна деканата выходили во двор, по-ленинградски небольшой и замкнутый. Ветер в нем был редким гостем, поэтому мокрый снег, тихо падая крупными хлопьями на старый потрескавшийся асфальт и многочисленные чугунные крышки люков, тут же таял. Стена напротив потемнела от налипающего снега.
– Два года назад у нас был прекрасный фотограф, но бросил, дурак, институт на третьем курсе. Забрали в армию, ребята сказали, что попал в Афганистан. Пропадет, наверное, теперь.
– Декан посмотрел на Генку.
– Скажите спасибо, что у нас военная кафедра, и вы не попадете в эту армию, ничего хорошего там нет, поверь мне.
– Он немного помолчал.
– Обязательно найди фотографа в стенгазету, - переведя взгляд с Генки за окно, он опять задумался.

Генка тихо вышел из кабинета. По дороге он все думал о словах декана, и зачем он вообще ему, Генке, это сказал? Такие разговоры со студентами вести вообще-то опасно, тянет на антисоветскую агитацию. Видимо был уверен, что никто на него не донесет и не разболтает - у них на факультете такое невозможно. "Странный мужик наш декан, неужели не боится, что кто-нибудь все-таки стуканет?" - подумал Генка и вошел в аудиторию, где уже началась пара по дендрологии.

Извинившись перед лектором, и объяснив, что его задержал декан он, подсев к Сэсэг, сразу же с ходу её озадачил: "Повезло тебе, будешь стенгазету делать к 8 марта. Надо тебе только фотокорреспондента найти. Кого посоветуешь?"

Сэсэг от такой быстроты растерялась и даже не нашлась что ответить.

– Чего молчишь? Ты же любишь писать, вот и будешь себе писать в стенгазету. Про нашу жизнь рассказывать, интервью брать. Короче говоря, вести хронику нашего потока и нашей группы в частности.

– Фотокорреспондентом можно взять Сережу Рыбакова, он увлекается фотографией и на всех наших праздниках делает снимки.

– Правильно, молодец, - шёпотом одобрил Генка, и ударил кулаком в раскрытую ладонь.
– Сережа самая подходящая кандидатура. А где он?
– спросил Генка, обшарив взглядом аудиторию.