Сэсэг

– Здорово, но кроме тюльпанов и всего остального надо еще написать заглавную статью. Что ты напишешь?

– Не знаю, надо чтобы было проникновенно, весело. Может, ты напишешь?

– Кто из нас главный редактор?

– Хорошо, но это будет женское поздравление, а девушкам хочется, чтобы поздравлял мужчина.

– Давай так, я набросаю вчерне, а ты подправишь?

– Хорошо, - согласилась Сэсэг.

– Я закончил трапезу, - сказал Сережа, церемонно вытер рот треугольным кусочком бледно-желтой бумаги, которые были воткнуты во все салфетницы столовой, и поднялся.
– Пойдем, получать ключи от редакции.

– Пойдем, - Сэсэг тоже встала и направилась вместе с Сережей. Выйдя на улицу, они пошли в свой учебный корпус.

IV

Под звон курантов выстрелили бутылками шампанского, девчонки при этом весело пищали, все наполнили бокалы и стали хором считать. Когда пробило двенадцать, все закричали "ура" и стали чокаться. Было очень весело. Девушки поставили сценку из студенческой жизни собственного сочинения и с блеском показали ее в коридоре возле лестницы на этаж. Собралось много ребят со всех этажей общежития, и им устроили овацию. Было полное ощущение праздника и счастья. В одной комнате старшекурсники играли на гитарах и пели бардовские песни, в другой, где жили первокурсники, танцевали под советскую эстраду. Двери комнат были открыты настежь, и все, кто хотел, переходили из одной в другую, ища друзей и развлечений по себе.

Всякий большой город накладывает свой отпечаток на человека, живущего в нем. Когда Сэсэг приехала поступать из своего родного поселка Усть-Ордынский, Ленинград ей показался прекрасным и бескрайним городом-сказкой, где есть всевозможные чудесные вещи на каждом шагу. Ее поражало все: здесь не принято было плевать на тротуар, в магазинах продавали вкуснейшую пепси-колу в красивых вытянутых бутылках, а в специальных киосках всегда было несколько сортов мороженого. В огромных стеклянных универсамах можно было самому выбирать расфасованные и завернутые в полиэтиленовую пленку продукты: колбасу или сыр, картошку или конфеты, а затем оплатить все на кассе. Здесь красные трамваи бежали в неведомые дали по бесконечным отполированным рельсам, автобусы спешили в таинственные районы, темневшие где-то далеко высокой ломаной линией горизонта. Там тоже жили люди, и их было много, очень много, очень-преочень много, так много, как она себе и представить не могла, и все они сходились или съезжались на рогатых голубых троллейбусах, желтых автобусах или красных трамваях ко входу в таинственное подземное царство электричества - станциям метро. Заходивших с улицы через прозрачные плексигласовые двери в холл метро обдавала встречная теплая волна подземного воздуха. Пахло непередаваемой смесью запахов дегтя, которым пропитывали шпалы, озона, металла и духов. Воображение поражали бесконечные вереницы людей на эскалаторе, волнующаяся и перетаптывающаяся толпа на подъем и спуск, а процесс спуска на эскалаторе в тоннель, конца которого не видишь, это замедленное падение с невероятной высоты как будто к центру земли, было для Сэсэг незабываемым переживанием, к которому она долго привыкала. Стоя на движущемся вниз эскалаторе, она успокаивала себя тем, что оттуда, снизу, люди все-таки возвращаются, и поднимающиеся ей на встречу все эти пассажиры, которые читали, улыбались, разговаривали или просто глазели по сторонам, являлись лучшим тому подтверждением. И даже не это было самым странным и захватывающим в этих поездках по электрическим рельсам, а выход на поверхность на незнакомой станции. Для Сэсэг, пока она немного не узнала города, это было еще удивительнее, чем спуск в метро. Пока вагон нес ее по черным подземным тоннелям на сумасшедшей глубине, Сэсэг представляла сколько людей, домов, мостов и рек она проезжает, оставляя их у себя над головой, а, выходя на поверхность на незнакомой станции, она каждый раз удивлялась, что это место совершенно не походит на другие, уже виденные ею. Сэсэг поражала огромность и разнообразие этого города. "Сколько людей здесь живет, уму не постижимо, все куда-то бегут, где-то живут и работают. Сколько здесь каждый день людей рождается и умирает...". Для Сэсэг, родившейся и выросшей в маленьком поселке на границе сибирской тайги и степи, было все это не просто непривычно, а и чуждо, наверное, поэтому она так полностью и не освоилась с ленинградской жизнью, и не приобрела навыков жителя мегаполиса, с его равнодушным принятием всех этих чудес, как части ежедневной обыденности. Она выезжала в "город" из уютного района, где располагалась их академия и общежития, только по необходимости. Они с девочками ездили в музеи и театры. Театры Сэсэг особенно любила. Здесь она смотрела на живую игру актеров, многих из которых видела в кино и по телевизору. Она любила театр не только за спектакли, но и за антракты, во время которых можно было выйти из зала и пройтись по коридорам, обсуждая с Галей и Таней увиденное, а иногда даже встретить знакомых в буфете, куда они заходили выпить газировки.

Два раза они всей комнатой на зимних каникулах ездили в Таллин. Впечатление от этих поездок у нее осталось на всю жизнь. Сам по себе Таллин был раз в пять меньше Иркутска, в который она неоднократно ездила с родителями, но это был совсем другой мир, почти другая страна, хотя там многие и говорили по-русски, но все здесь было устроено совсем не так, как даже в Ленинграде, не говоря уже об Иркутске или ее Усть-Ордынском. Во-первых, она никогда в жизни не видела средневековых каменных замков, а Старый Таллин был музеем под открытым небом, хорошо сохранившемся, пусть небольшим, но городом, обнесенным мощной крепостной стеной. Этот средневековый город со своими улицами, костелами и церквями стоял в центре современного Таллина. Здесь на каждом шагу прямо в старинных домах были открыты сувенирные лавки и небольшие кафе, где варили настоящий кофе, который при тебе мололи из черных жареных зерен, и подавали вкуснейшие пирожные. Сэсэг поражало и подкупало то, что здесь можно было не только ходить и просто смотреть, но и пользоваться всей этой стариной. В некоторых домах до сих пор жили люди. Во-вторых, сами эти старинные средневековые улицы и дома производили неизгладимое впечатление устойчивости и неизменности здешней жизни. Люди не одну сотню лет ходили по этим улицам, жили в этих домах, что-то перестраивая и пристраивая, постоянно создавая что-то, рожали детей и передавали память новым поколениям не только изустным фольклором, как это было принято у ее народа, но и самим фактом жизни в этих старинных каменных стенах. В Иркутске было мало старинных каменных домов, вообще в Сибири преобладало деревянное строительство, а деревянный дом редко переживает столетний рубеж, поэтому Сэсэг чувствовала себя как в сказке, когда гуляла по городу, где некоторые дома разменяли возраст в полтысячелетия, а облик улиц не менялся в течение нескольких сотен лет. Она представляла, как сейчас ей навстречу из-за угла выйдет с плетеной переполненной корзиной торговка рыбой, в старой, но аккуратно заштопанной кофте, почему-то обязательно крупной вязки, вся пропахшая морской тиной. Мимо пробежит пара мальчишек, стуча деревянными башмаками о каменный тротуар, и, цокая подковами, ее обгонит серая в яблоко лошадь, неся на себе закованного в железо рыцаря в шлеме с огромными перьями. Но первоначальное ощущение сказки исчезло к концу второй поездки. Ей стало казаться, что время здесь остановилось и совершенно нет никакой возможности вырваться из этих навек застывших улиц и домов, что здешний маленький и упрямый народ живет только своими воспоминаниями, лелея и превознося безвозвратно ушедшее прошлое, которое дошло до них в виде этого небольшого средневекового городка. Их стремление во чтобы то ни стало сохранить это прошлое вызывало в ней жалость и досаду, ведь она приехала из огромного города, где наравне с великолепными дворцами, проспектами, площадями и парками, существовали громадные современные заводы и фабрики, передовые научные и образовательные институты, где молодежь не жила прошлым, а училась, работала, искала и развивалась, и Сэсэг была представительницей этой молодежи.

– Ты Сережу не видел?
– Сэсэг вопросительно смотрела на Мишу, который сидя на корточках под столом доставал из цветного полиэтиленового пакета с иностранной надписью магнитофонную бабину.

– Они курить пошли на лестницу, - не поднимая головы, ответил Миша.

Сэсэг вышла из комнаты, где должна была начаться дискотека, и пошла на лестничную клетку. В коридоре бегали нарядные, увитые мягкими блестящими гирляндами девушки с зажженными бенгальскими огнями, кто-то периодически кричал: "Ура, С Новым годом!", и все подхватывали это "Ура!", и оно катилось по этажам, затихая в самых отдаленных уголках общежития. Общежитие праздновало весело, хмельно, размашисто. Нескольких парней первокурсников уже перебравших с непривычки, отвели в дальние комнаты и уложили на чьи-то кровати. Остальные праздновали.

Миша сегодня был диск-жокеем, он принес с собой несколько бабин с самыми последними модными танцевальными записями. Для дискотеки по соседним комнатам собрали два бабиных магнитофона, которые теперь стояли на столике в углу их комнаты, а Миша колдовал над первым из магнитофонов. Он намотал на спичку ватку, обмакнул ее в водке и протирал проигрывающую головку.

– Грязная головка какая. Вы что не следите за ними?
– он обратился к рядом стоящему парню, хозяину магнитофона. Парня звали Лехой, он был первокурсником и жил в соседней комнате.

– Не знал даже, что их чистят.

– Не слышишь что ли, что звук плохой?

– Да, у меня записи не очень, поэтому даже и не разберешь, хуже играет или лучше.

– Агрегат у тебя неплохой, поэтому звук должен быть на уровне. Сейчас проверим. Я со свежего пласта писал у себя дома с вертака "Радиотехника".

– Мне вообще батя обещал в новом, тьфу ты черт, - Леха чертыхнулся и, улыбнувшись, поправился, - Уже в этом году подарить кассетник японский на День рождения.

– А где работает твой батя?
– живо поинтересовался Миша, с отвращением рассматривая совершенно почерневший ватный тампон.

– Он главный инженер леспромхоза. Я из-под Хабаровска. Мы лес в Японию гоним, а они нам за это лесовозы свои, технику, ну и ширпотреб поставляют. Говорят, они в океане стратегические запасы леса делают: нашу лиственницу в полиэтилен заворачивают и на дне моря затопляют, чтобы потом воспользоваться. На "черный день" копят.

– Проси "Sony" или "Panasonic" двухкассетный, самая лучшая техника, - оставив информацию о запасливых японцах без внимания, сказал Миша.

– Нам только "Sharp" привозят.

– Тоже отличная техника. Если будет двухкассетник, скажи мне, я немного попереписываю на нем, если можно, конечно, - и Миша, оторвавшись от магнитофона, вопросительно посмотрел на Леху.

– Об чем разговор, конечно дам попользоваться, - Лехе было лестно, что старшекурсник, да еще такой продвинутый ленинградец не только разговаривает с ним, первокурсником, но и просит его об услуге.

– Заметано, - сказал Миша и, отложив спичку в сторону, начал заправлять пленку в магнитофон.

Подошла Света, обвила рукой Мишу за шею и, поцеловав его в губы, спросила: - Миш, скоро будет дискотека, все уже хотят танцевать?

– Еще пять минут, Светик. Через пять минут начнем. Я сейчас еще второй мафон подготовлю и начнем.
– Миша быстрыми движениями скрутил еще один тампон на спичке и стал протирать головку следующего магнитофона.

– Светка красивая, - сказал одобрительно Леха.

– Для тебя Светлана, - сказал, как отрезал, Миша, не поднимая головы от техники, тем самым сразу же расставив все точки и запятые в их с Лехой отношениях и обозначив, кто старший, а кто младший. Леха сконфузился немного, но промолчал.
– Возьми провода от колонок и подключи к первому магнитофону. Будем переключать колонки на тот, с которого будем музыку запускать. Понял?

– Ага, - сказал Леха и начал подключать штекеры от колонок к магнитофону с заправленной пленкой.

Дойдя до лестницы, Сэсэг увидела Сережу и Колю. Они стояли возле перил и курили. С ними курил Паша, парень Татьяны, он был младше на курс и учился не на лесохозяйственном, а на факультете технологии обработки древесины. Они что-то бурно обсуждали и периодически смеялись.

– Коля, тебя Галя ищет.

– Скажи, сейчас приду.

– Нет уж, сам скажи, я с Сережей останусь.

– Ладно, ребята, я побежал, - произнес Коля, раздавив окурок в пустой консервной банке, которая служила пепельницей.