Сесиль Родс и его время
Шрифт:
Но это было лишь поводом к встрече. С кайзером Родс говорил о широких перспективах мировой политики, всячески старался отвратить его взгляд от Южной Африки, да и вообще от Африки. А для этого рисовал Вильгельму богатства и красоты Передней Азии, Ближнего Востока и тихоокеанских островов.
Историки очень по-разному пишут об этой встрече. Вот мнение Хальгартена, пожалуй, крупнейшего западногерманского специалиста по истории германского империализма до первой мировой войны.
«…Родс как политик был уже мертв. Его хищное лицо расплылось от шампанского и сода-виски; тем, кто принимал его в Берлине, он показался опустившимся крестьянином-колонистом или в лучшем случае слишком неряшливым эксцентричным англичанином, и ему не могли простить, что вопреки этикету он явился к кайзеру в простой визитке». [168]
168
Хальгартен
А вот что писал в Москве академик Федор Аронович Ротштейн: Родсу оказали «блистательный прием… И кайзер и Бюлов приняли его чрезвычайно тепло, а первый пришел от него в восторг». Ротштейн сравнил отношение кайзера к Родсу с его же тогдашним отношением к русскому министру иностранных дел М. Н. Муравьеву. Через три месяца после визита Сесиля Родса, в июне 1899-го, Муравьев написал в Берлин, что «Россия примирится» с усилением влияния Германии в Малой Азии, если Германия со своей стороны «недвусмысленно признает исторические права России на Босфор». Возле слов «Россия примирится» кайзер написал: «…у меня этот номер не пройдет. Руки по швам и стоять смирно, господин Муравьев, когда вы говорите с германским императором!» [169]
169
Ротштейн Ф. А.Международные отношения в конце XIX века. М.-Л., 1960, с. 558, 565.
«Какая разница в тоне по сравнению с обращением к Родсу», — отметил Ротштейн. Там ведь: «Дорогой господин Родс, Вы верно угадали мою мысль!»
И Хальгартен и Ротштейн пользовались примерно одними и теми же свидетельствами. Кто же судит вернее?
Обратимся к главному свидетелю — канцлеру Бюлову. Он дает Родсу такую характеристику: «Сесиль Родс должен был производить большое впечатление на каждого непредубежденного человека. В нем не было ничего показного, все обличало спокойную силу. Он держал себя вполне естественно, ни в какой мере не напыщенно. Перед императором он стоял почтительно, но без всякого волнения или хотя бы стеснения. Широкими штрихами он набросал перед его величеством свой проект английской железной дороги Капштадт — Каир. Глаза императора блестели…» [170]
170
Бюлов Б.Воспоминания. М.—Л., 1935, с. 140.
Да, глаза молодого кайзера блестели и от широты глобальных замыслов, и от самого Родса. Будучи тоже империалистом, Вильгельм видел в Родсе империалиста удачливого.
Надо сказать, что Родс умел расположить к себе кайзера и своей шуткой, мягко выражаясь, довольно своеобразной. Вильгельм спросил мнение Родса по поводу его телеграммы Крюгеру в связи с набегом Джемсона. Тут Родс и пошутил:
— Я отвечу Вам, Ваше Величество, очень коротко. Это была величайшая ошибка в Вашей жизни, но Вы в то же время оказали мне самую большую услугу, какую только один человек может оказать другому. Я был капризным ребенком, и Вы решили высечь меня. Ну, и мой народ тоже был готов высечь меня за мои капризы, но, поскольку начали делать это именно Вы, они сказали: «Нет, если уж до того дошло, так это наше собственное дело». В результате англичане невзлюбили Вас, а я так и остался невысеченным!
По поводу этих слов южноафриканский поэт и публицист Уильям Пломер заметил: «Грустно подумать, какая большая власть над судьбами людей оказалась в руках человека, который сам мог говорить о себе подобным образом». [171]
Но кайзеру, очевидно, манеры Родса пришлись по душе. Он простил Родсу и совершенно недопустимый вид — тот пришел даже не в визитке, а просто в своем обычном фланелевом костюме. И вообще вроде бы немыслимое поведение. Кажется, Родс, посмотрев на часы, сказал императору:
171
Plomer W.Op. cit., р. 101.
— Ну, до свидания. Я должен идти. Пригласил несколько человек к ужину. [172]
И все же (а может быть, именно поэтому?) Вильгельм тогда-то и произнес фразу, которую потом часто цитировали.
— Если бы у меня был такой премьер-министр, как вы, я стал бы величайшим государем в мире.
Родсу кайзер тоже понравился. В своем последнем завещании Родс выделил пять стипендий в Оксфорде на его личное усмотрение.
Но оставим в стороне личные впечатления императора и рейхсканцлера. Оценку Хальгартена опровергает уже сам факт, что Родса пригласили
в Берлин. Это после того, как его из-за набега Джемсона прокляла вся официальная Германия. Прошло лишь три года, и кайзер принимает его как ни в чем не бывало. А Родс ведь прибыл к тому же как сугубо неофициальное лицо, никаких полномочий от правительства не имел, говорил только от своего собственного имени.172
Millin S. G.Op. cit., p. 345.
Конечно, восторженность кайзера можно отчасти объяснить его характером. Отчасти и тем, что очень многое в Родсе ему должно было импонировать. Глобальность замыслов. В немалой степени — и расистский подход к мировой политике. Ведь в своих рассуждениях о господстве высшей расы над миром эту высшую расу Родс нередко именовал англо-тевтонской.
И Вильгельм видел, что, высказывая эти идеи, Родс не выглядит одиночкой. В Англии они имели поддержку, зачастую молчаливую, но иногда и довольно зычную. Джозеф Чемберлен уже после начала войны с бурами, 30 ноября 1899 года, публично заявил: «…в своей основе характер тевтонской расы по существу очень мало отличается от характера англосаксонской расы… и если союз между Англией и Америкой является могущественным фактором для дела мира, то новый тройственный союз между тевтонской расой и двумя великими ветвями англосаксонской окажет еще большее влияние в будущем мире». [173]
173
Garvin J.The Life of J. Chamberlain, vol. III, p. 508.
Рассуждения о расовом превосходстве были Вильгельму близки. С его именем оказалась тогда тесно связана идея о «желтой опасности», хотя ее по-разному высказывали и другие политики, идеологи и философы тогдашней Европы.
Вильгельм еще в 1895 году поручил немецкому художнику Г. Кнакфуссу нарисовать по своему наброску аллегорическую картину. Она должна была, как говорил кайзер, призвать к объединению Европы для отпора «желтой опасности», для защиты христианства от наступления буддизма, язычества и варварства. На картине в женских образах представлены Германия, Франция, Россия, Австрия, Англия и Италия. Они взирают на полыхающий горизонт, откуда надвигается, лежа на драконе, громадный Будда, ужасающий своим спокойно-бесстрастным видом. Даже несколько десятилетий спустя видный американский историк писал: «Картина была настолько зловещей, что заставляла задуматься даже самых невозмутимых». [174]
174
Langer W. L.Op. cit., v. II. London, 1951, p. 448.
Идея о «желтой опасности» понадобилась Вильгельму для оправдания захватов в Китае. Была и другая конкретная цель. Не случайно, сделав несколько экземпляров картины, он первый же из них послал Николаю II. Как Родс хотел занять кайзера Ближним Востоком, так кайзер царя — Дальним. Но идея о противостоянии рас и сама по себе была присуща Вильгельму не меньше, чем Родсу. Кстати, Родс не раз говорил, что в свою Родезию он никогда не пустит иммигрантов из Китая.
И все-таки этого было бы, конечно, мало для блестящего приема, оказанного Родсу в Берлине, и уж тем более для нейтрализации Германии в надвигавшейся англо-бурской схватке.
Подоплека была в заметной перемене политики Германии.
Конечно, Берлин не перестал считать Южную Африку лакомым куском. В середине 1899-го немецкий капитал там достиг девятисот миллионов марок. В южно-африканском горном деле были и деньги Дармштадтского банка, вкладчиком которого состоял сам кайзер.
Но германское правительство все яснее понимало, что без крупного флота участие в серьезных конфликтах далеко за океаном невозможно и что вообще сохранять и тем более укреплять влияние в таких далеких краях, как Южная Африка, можно только не вступая в открытый конфликт с Англией. В 1896-м году телеграмма Вильгельма Крюгеру с намеком на возможность военной поддержки буров была авантюрой.
Теперь, через три года, кайзер не хотел такой авантюры. И когда в одном из посланий российского министра С. Ю. Витте он усмотрел предложение несколько ужесточить политику по отношению к Англии, то написал: «Теперь, когда Англия мобилизована, готова, вооружена для борьбы и стала сильнее, чем когда бы то ни было, он хочет организовать антианглийскую лигу… Слишком поздно, сударь! Теперь я уже не хочу!» [175] Написал это меньше чем за три месяца до встречи с Родсом.
175
G.P., Bd. XIII, № 3530.