Сестрички не промах

Мышильда фыркнула, услышав такое сравнение, а я нахмурилась. Про неприхотливость Михаила Степановича я могла бы рассказывать долго, но в это время в голове мелькнула мысль, как нам можно использовать предпоследнего, от которого все равно не отделаешься, и одновременно досадить конкуренту. Бросив лопату, я зашагала к дому, Евгений торопливо шел за мной, а за ним следом поспешала трусцой Мышильда.

Напротив дома стояли «Жигули» Иннокентия Павловича, а сам он сидел на крылечке и беседовал с хозяйкой, той самой востроносой бабкой по имени Клавдия, что вчера сигнализировала нам о прибытии Михаила Степановича. Михаил Степанович, кстати, сидел на лужайке перед нашим домом и испепелял взглядом «Жигули» последнего и его самого в придачу. Последний в ответ лучисто улыбался.

— Михаил, — сказала я, он подпрыгнул от неожиданности и торопливо вскочил. — За вчерашнюю выходку тебе нет прощения. Но моя сердечная доброта и ходатайство Евгения Борисовича побудили меня дать тебе шанс загладить вину.

— Елизавета, — шагнул Михаил Степанович, простирая ко мне руки.

— Стоять, — осадила я его, — условия такие: живешь на пустыре, сторожишь фундамент. Поставишь там себе шалаш. Сам. Доски и толь найдутся. Не поставишь, будешь жить под открытым небом. Кормлю раз в день обедом. И отвезу домой по окончании экспедиции. В противном случае вычеркиваю тебя из жизни раз и навсегда.

— Елизавета, а как же… — начал было предпоследний, но я решительно перебила:

— Согласен?

— Согласен, — закрыв глаза и откинув назад голову, сказал он, надо полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.

— Мария, — обратилась я к повеселевшей сестрице, — укажите Михаилу Степановичу рабочее место, а я с другим супругом побеседую. Уж коли он здесь, должна быть от него польза.

Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя меня, быстро поднялся и поспешил навстречу.

— На постой устроился? — деловито осведомилась я.

— Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.

— Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайной важности. В доме номер пять временно проживает субъект, который выдает себя за нашего родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты знаешь, семья для меня — святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена, что он не член семьи. Надо провести разыскания и установить возможные родственные связи. Я могу на тебя положиться?

— Разумеется, — кивнул Иннокентий Павлович.

— Вот его паспортные данные, — я протянула ему листок бумаги. — Когда я узнаю результат?

— Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил: через два часа. А здесь… через два с половиной.

— Я всегда считала тебя человеком исключительных возможностей, — заверила я его.

Иннокентий гордо прошествовал к машине, а я вернулась в дом. Возле крыльца меня поджидали Мышильда, Евгений и Михаил Степанович, я с удивлением взглянула на предпоследнего и спросила:

— А ты куда?

— Обедать, — растерялся он.

— А шалаш уже построил? Я не намерена швырять деньги на ветер. Будет шалаш, будет и кормежка.

Евгений слабо развел руками, «мол, ничего не сделаешь, брат», и мы пошли обедать, а Михаил Степанович отправился воздвигать себе жилище.

После обеда мы продолжили работу, за это время Михаил Степанович возвел хлипкое сооружение из горелых досок и хвастливо указал на него. Я нечаянно задела жилище локтем, и оно рухнуло. Горестно возопив, предпоследний стал возводить его вновь, а Евгений Борисович помогал ему. В общем, все были заняты, это позволило всем трудиться самозабвенно и с полной отдачей, что не мешало нам чутко прислушиваться к шуму, доносившемуся с улицы: мы с нетерпением ждали Иннокентия Павловича с вестями о конкуренте.

Он потратил на изыскания значительно больше двух с половиной часов и прибыл уже ближе к вечеру, но пенять ему на такие мелочи мы не стали, тем более что лицо последнего сияло довольством и гордостью за проделанный им доблестный труд.

Иннокентий вошел на кухню, где мы ужинали. Михаил Степанович, лишенный обеда, теперь был тоже приглашен и восседал под иконой Спаса, выпятив грудь, точно ее украшал полный набор Георгиевских крестов, и с легким презрением взирал на Иннокентия. Шалаш был сооружен, и Михаил Степанович, безусловно, гордился не зря.

— Садитесь с нами, Иннокентий Павлович, — с повышенной лаской в голосе предложила я, уловив по его лицу, что в тыл врага он ходил не зря. Мы поужинали, накрыли стол к чаю, и только после этого я спросила:

— Что удалось узнать?

— Тебе известно, Лизок, что, когда я берусь за дело, секретов не остается, — усмехнулся Иннокентий. Михаил презрительно фыркнул, а Мышь придавила локтем его ладонь, да так, что он взвыл. Мышь вежливо извинилась, а мы смогли выслушать Иннокентия. — Итак, Солодкин Эдуард Митрофанович, мне удалось проследить родословную до прадедов. Ничего общего с вашей фамилией.

Иннокентий положил передо мной свой блокнот, открыв его на нужной странице, я водила пальцем по колонке незнакомых имен, а Мышильда сопела рядом.

— Никаких корней, — сказала она удовлетворенно, потом посмотрела на меня и озадачилась:

— Как же он узнал?

— Актерка, — вздохнула я, еще раз просмотрела список и задумалась над одним именем: «Кутейкина Ефимия Самсоновна. В 1900 году родила внебрачного ребенка, сына, и назвала его Гавриилом, отчество ему дали Дормидонтович. Между прочим, таково было имя нашего прадеда, который тяготел к вину, актеркам и белой горячке. В 1923 году у Гавриила родилась дочь Мария, которая, выйдя замуж, стала Солодкиной и в 1943 году родила сына Митрофана. Он и явился отцом нашего конкурента».

Я уже минут десять напряженно размышляла, а остальные не менее напряженно взирали на меня. Я выругалась, помянув чертей, и вышла на улицу. Бабка Клавдия вертелась под нашими окнами, ее уши настороженно торчали из-под белого платка.

— В ваших краях как бы звали ребенка с именем Ефимия? — с места в карьер спросила я. Бабка вытаращила глаза, а я продолжила:

— Например, Олимпиада — Липа, а Ефимия?

— Химка, — ответила бабка и даже порозовела от удовольствия.

— Точно, — вздохнула я и вернулась в дом. — Евгений Борисович, — обратилась я к хозяину. Вся команда по-прежнему хранила молчание и, затаившись, ждала, что будет дальше. — Где у вас поблизости междугородный переговорный пункт?

— На улице Третьего Интернационала, — бодро ответил он, сделав слабую попытку вскочить и выпятив грудь.

— Не будете ли вы столь любезны сопроводить туда Марию Семеновну?

— Зачем это? — насторожилась Мышильда.

— Химка-ключница. Прабабкина врагиня и стервец Гаврюха, — пояснила я. Мышильда сунула нос в блокнот и глухо простонала. Потом обреченно вздохнула и заметила:

— Чего ж звонить, и так все ясно.

— Позвони матери, уточни момент рождения. Ошибки в таком деле быть не должно.