Сети (Первая книга стихов) (издание 1923 года)

Вечерний сумрак над теплым морем…

Вечерний сумрак над теплым морем, огни маяков на потемневшем небе, запах вербены при конце пира, свежее утро после долгих бдений, прогулка в аллеях весеннего сада, крики и смех купающихся женщин, священные павлины у храма Юноны, продавцы фиалок, гранат и лимонов, воркуют голуби, светит солнце, когда увижу тебя, родимый город!

II Любовь

Когда я тебя в первый раз встретил…

Когда я тебя в первый раз встретил, не помнит бедная память: утром ли то было, днем ли, вечером или позднею ночью. Только помню бледноватые щеки, серые глаза под темными бровями и синий ворот у смуглой шеи, и кажется мне, что я видел это в раннем детстве, хотя и старше тебя я многим.

Ты — как у гадателя отрок…

Ты — как у гадателя отрок: все в моем сердце читаешь, все мои отгадываешь мысли, все мои думы знаешь, но знанье твое тут не велико и не много слов тут и нужно, тут не надо ни зеркала, ни жаровни: в моем сердце, мыслях и думах все одно звучит разными голосами: «Люблю тебя, люблю тебя навеки!»

Наверно, в полдень я был зачат…

Наверно, в полдень я был зачат, наверно, родился в полдень, и солнца люблю я с ранних лет лучистое сиянье. С тех пор, как увидел я глаза твои, я стал равнодушен к солнцу: зачем любить мне его одного, когда в твоих глазах их двое?

Люди видят сады с домами…

Люди видят сады с домами и море, багровое от заката, люди видят чаек над морем и женщин на плоских крышах, люди видят воинов в латах и на площади продавцов с пирожками, люди видят солнце и звезды, ручьи и светлые речки, а я везде только и вижу бледноватые смуглые щеки, серые глаза под темными бровями и несравнимую стройность стана, — так глаза любящих видят то, что видеть велит им мудрое сердце.

Когда утром выхожу из дома…

Когда утром выхожу из дома, я думаю, глядя на солнце: «Как оно на тебя похоже, когда ты купаешься в речке или смотришь на дальние огороды!» И когда смотрю я в полдень жаркий на то же жгучее солнце, я думаю про тебя, моя радость: «Как оно на тебя похоже, когда ты едешь по улице людной!» И при взгляде на нежные закаты ты же мне на память приходишь, когда, побледнев от ласк, ты засыпаешь и закрываешь потемневшие веки.

Не напрасно мы читали богословов…

Не напрасно мы читали богословов и у риторов учились недаром, мы знаем значенье каждого слова и все можем толковать седмиобразно. Могу найти четыре добродетели в твоем теле и семь грехов, конечно; и охотно возьму себе блаженства; но из всех слов одно неизменно: когда смотрю в твои серые очи и говорю: «Люблю» — всякий ритор поймет только «люблю» — и ничего больше.

Если б я был древним полководцем…

Если б я был древним полководцем, покорил бы я Ефиопию и персов, свергнул бы я фараона, построил бы себе пирамиду выше Хеопса, и стал бы славнее всех живущих в Египте! Если б я был ловким вором, обокрал бы я гробницу Менкаура, продал бы камни александрийским евреям, накупил бы земель и мельниц, и стал бы богаче всех живущих в Египте. Если б я был вторым Антиноем, утопившимся в священном Ниле — я бы всех сводил с ума красотою, при жизни мне были б воздвигнуты храмы, и стал бы сильнее всех живущих в Египте. Если б я был мудрецом великим, прожил бы я все свои деньги, отказался бы от мест и занятий, сторожил бы чужие огороды и стал бы свободней всех живущих в Египте. Если б я был твоим рабом последним, сидел бы я в подземельи и видел бы раз в год или два года золотой узор твоих сандалий, когда ты случайно мимо темниц проходишь, и стал бы счастливей всех живущих в Египте.

III Она

Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было…

Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные «потому что»: одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник, третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтоб все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины: одна разлюбила, потому что муж ее умер, другая разлюбила, потому что друг ее разорился, третья разлюбила, потому что художник ее бросил, а я разлюбила, потому что разлюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, а может быть, нас было не четыре, а пять?

Весною листья меняет тополь…

Весною листья меняет тополь, весной возвращается Адонис из царства мертвых… ты же весной куда уезжаешь, моя радость? Весною все поедут кататься по морю иль по садам в предместьях на быстрых конях… а мне с кем кататься в легкой лодке? Весной все наденут нарядные платья, пойдут попарно в луга с цветами сбирать фиалки… а мне что ж, дома сидеть прикажешь?

Сегодня праздник…

Сегодня праздник: все кусты в цвету, поспела смородина, и лотос плавает в пруду как улей! Хочешь, побежим в перегонку, по дорожке, обсаженной желтыми розами, к озеру, где плавают золотые рыбки? Хочешь, пойдем в беседку, нам дадут сладких напитков, пирожков и орехов, мальчик будет махать опахалом, а мы будем смотреть на далекие огороды с кукурузой? Хочешь, я спою греческую песню под арфу, только уговор: «Не засыпать и по окончании похвалить певца и музыканта»? Хочешь, я станцую «осу» одна на зеленой лужайке для тебя одного? Хочешь, я угощу тебя смородиной, не беря руками, а ты возьмешь губами из губ красные ягоды и вместе поцелуи? Хочешь, хочешь, будем считать звезды и кто спутается — будет наказан? Сегодня праздник, весь сад в цвету, приди, мой ненаглядный, и праздник сделай праздником и для меня!

Разве неправда…

Разве неправда, что жемчужина в уксусе тает, что вербена освежает воздух, что нежно голубей воркованье? Разве неправда, что я — первая в Александрии по роскоши дорогих уборов, по ценности белых коней и серебряной сбруи, по длине черных кос хитросплетенных? что никто не умеет подвести глаза меня искусней и каждый палец напитать отдельным ароматом? Разве неправда, что с тех пор, как я тебя увидала, ничего я больше не вижу, ничего я больше не слышу, ничего я больше не желаю, как видеть твои глаза, серые под густыми бровями, и слышать твой голос? Разве неправда, что я сама дала тебе айву, откусивши, посылала опытных наперсниц, платила твои долги до того, что продала именье, и все уборы отдала за любовные напитки? и разве неправда, что все это было напрасно? Но пусть правда, что жемчужина в уксусе тает, что вербена освежает воздух, что нежно голубей воркованье, будет правдой, будет правдой и то, что ты меня полюбишь!

Их было четверо в этот месяц…

Подражание П. Луису

Их было четверо в этот месяц, но лишь один был тот, кого я любила. Первый совсем для меня разорился, посылал каждый час новые подарки и продал последнюю мельницу, чтоб купить мне запястья, которые звякали, когда я плясала, — закололся, но он не был тот, кого я любила. Второй написал в мою честь тридцать элегий, известных даже до Рима, где говорилось, что мои щеки — как утренние зори, а косы — как полог ночи, но он не был тот, кого я любила. Третий, ах, третий был так прекрасен, что родная сестра его удушилась косою из страха в него влюбиться; он стоял день и ночь у моего порога, умоляя, чтоб я сказала: «Приди», — но я молчала, потому что он не был тот, кого я любила. Ты же не был богат, не говорил про зори и ночи, не был красив, и когда на празднике Адониса я бросила тебе гвоздику, посмотрел равнодушно своими светлыми глазами, но ты был тот, кого я любила.