Северная Аврора

– Для чего? Нестеров - сторож, - не понимая шутки, серьезно ответил Сазонтов.
– Вон и сторожка... Изба у него погорела весной. Ну, поп и пустил его. Ладно, говорит... Будешь сторожем у меня за квартиру. Вот Тихон и живет у попа, да все с ним лютует. Никак не столкуется.

Неподалеку от поповского дома, обшитого тесом, за кустами черемухи виднелась аккуратная избушка с новой крышей из дранки. Поближе к речному спуску стоял сарайчик с закопченными стенами. Около него валялись принадлежности кузнечного мастерства.

– Вот и кузня его, - объяснил Сазонтов, показывая на сарай.

– Что же, он двум богам молится? И церковный сторож и кузнец. Видать, шельма он у вас, - сказал Валерий, заранее проникаясь недоверием к незнакомому Тихону Нестерову.

Услыхав голоса, навстречу гостям вышел длиннобородый, рослый и сухой мужик с веником в руках, со спутанными седыми волосами, в доходившей ему почти до колен грязной пестрой рубахе распояской. Он поразил Валерия своим пронзительным и недобрым взглядом. Густые брови старика лохматились над глазами.

– Главный...
– пробормотал Сергунько.

– Бог главный, а мы людие...
– степенно возразил старик.
– Что угодно? Я член бедного комитета.

– А не врете?
– строго спросил Сергунько.
– Вот про вас рассказывают, что вы церковник.

Андрей решил вмешаться.

– Вы не смущайтесь, - улыбаясь, сказал он Нестерову.
– Товарищ просто шутит. Он пошутить любит.

– Шутки всяки бывают... Поживи-ка здесь, на кузне, немного накуешь монетов. Вам что надо?

Несколько смягчившись, Сергунько объяснил старику, в чем дело. Тихон внимательно выслушал его и, не тратя лишних слов, повел бойцов в деревню.

Из калитки выглянул священник в подряснике и с удочками на плече.

– Поп?
– с озорной улыбкой спросил старика Валерий.

Тихон нахмурился:

– Фарисей! Враг моей души...

– А почему же враг?
– спросил Андрей.

Не удостоив его ответом, Нестеров только махнул рукой:

– Может, вам квартиру побольше надо?.. Вот эта хороша?
– он ткнул пальцем туда, где виднелся двухэтажный дом с балкончиком и с красиво вырезанным железным корабликом.
– Мелосеев там обитает. Кулак по-вашему! Ходил когда-то в капитанах на Белом море... У них чисто. Справный дом.

Валерий отказался от кулацкого дома. В деревню приехал Драницын. Увидев Андрея и Сергунько, он спешился с коня и подошел к ним.

– Ну, как дела? Устроились?
– спросил он.

Тихон поклонился Драницыну, внимательно оглядев его желтую кожаную куртку.

– Здравствуй, дед!
– приветливо сказал Драницын, вытирая вспотевший лоб белым носовым платком и смахивая пыль с лакированного козырька фуражки. Жарко сегодня...

– Да, нынче погодье, денек выпал редкий, - согласился Тихон, все еще не отводя глаз от Драницына и точно оценивая его.

– Вот не знаем, где квартиру устроить вам и товарищу Фролову, нерешительно проговорил Андрей, обращаясь к Драницыну.

– Ко мне не пожелаете?
– предложил Нестеров.
– У меня ребят не имеется. Мы вдвоем: я да Любка. Помещения хватит...

– Чисто?
– спросил Драницын. Старик понимающе улыбнулся:

– Без млекопитающих. Два раза в неделю полы моем. Кому грязь наносить? Говорю, ребят нет... Тихо, две комнатки. Одна проще, кухня. А другая, по-вашему сказать, зальце.

– Ну, так что ж? Показывай, - сказал Драницын. Избушка Нестерова и в самом деле оказалась очень чистой. Вокруг стола, накрытого свежей скатертью из сурового полотна, стояли венские стулья, крашеный пол блестел, возле окна красовалась кадка с фикусом. Над столом висела керосиновая лампа под белым стеклянным абажуром.

Драницын, вынув портсигар, протянул его Нестерову:

– Курите, пожалуйста!

– Благодарствую, не пользуюсь.

– Может быть, у вас здесь не принято курить в комнатах?
– Ведь у вас, по старому обряду, не любят табачников.

– Заклюют, - усмехнулся старик.
– Староверие... И явно и тайно. Всяка жита по лопате! Века идут, да мужик у нас своемудрый. Ну, я Никону продался. Не старовер. У меня можно. Однако Аввакума уважаю...

– За что же?
– полюбопытствовал Андрей.

– Почитайте его житие. Это был поп! Дух огнепальный...
– сказал он и покосился на дверь.

В комнату вошла молодая женщина, белокурая, тонкая, высокая, подстать Тихону. Голова ее была повязана белым платком. Она с бессознательной кокетливостью оправляла на себе обшитый позументом сарафан, видимо, только что надетый ради гостей.

– Чего надо?
– недовольно спросил ее Тихон.
– Карбас пригнали?

– Пригнали.

– Цел?

– Целехонек... Только корма пообтершись.

– Ну и ладно.

Женщина, взглянув на Андрея, потупила глаза и ушла в кухню. Сергунько незаметно толкнул локтем студента.

– Дочка ваша?
– спросил Драницын. Старик вздохнул.

– Кабы дочка... Сноха, вдовушка. Сынка-то моего, Николку, немцы убили. Ровно год тому назад... Помните, наступление было? Успел пожениться, успел помереть! Л я живу. Кому это надо?

Они помолчали.

– Значит, устроимся у вас...
– сказал Драницын.
– Вы ничего не имеете против?

– Жалуйте! Не три дня и три нощи беседовать. Я людям рад... Они тоже останутся с вами?
– Тихон посмотрел на Андрея и Сергунько.

– Нет, - ответил Драницын.
– Впрочем, не знаю.

Старик стал перебирать сети, кучей наваленные в углу.

– Вы и рыбак, что ли?
– с интересом наблюдая за хитином и усаживаясь, сказал Драницын.

– Умелец! Всем баловался. И рыбой и зверем. Моло-мои на медведя хаживал. Да что медведь?.. Корова.

Тихон быстро взглянул на Драницына:

– Скажите правду, товарищ: нынче плохие, видно, у большевиков дела?

– Откуда это видно?
– в свою очередь спросил Драницын и подумал, что со стариком надо держать ухо востро.

– Были бы хороши, вы сюда не пришли бы...
– пробормотал старик.

– А про англичан ничего здесь не слыхали?
– прищурившись, спросил его Валерий.

– Как не слыхать, слыхали... Да наши места пока бог миловал, вчерась я был за Порогами, тихо... И про Онегу не баяли. Может, и пронесет казнь египетскую.

– Не любите их?
– спросил Драницын.

– А за что их любить? Нация... Еще дед мой у них работывал. Сколько фабрик бывало ихних в Онеге! Известно - лес. Еще с Петра.