Северная корона

Алексей смотрел на них с тревогой. Лишиться верблюдов — значило лишиться всякой надежды на спасение. Да удастся ли им еще спастись? Без воды теперь до Лу-Хото не дойти.

Тяжело вздохнув, Алексей с помощью Прохора начал развьючивать верблюдов, Тата присоединилась к ним.

— Отдыхай, сами управимся, — сказал сибиряк. Но девушка обиженно поджала губы и до тех пор, пока лагерь не был разбит, работала наравне с парнями.

Ночь не принесла Алексею облегчения. Стоило закрыть глаза, как перед ним появлялся образ Таты. Он видел ее ввалившиеся глаза и сухие растрескавшиеся губы. Алексей еще не вполне разобрался в своем чувстве к ней, но ему казалось, что это больше, чем дружба. Весь день он мучился, глядя, как девушка бодрилась и старалась не подавать вида, что страдает от жажды и усталости.

Прохор выглядел, как всегда, разве только в глазах появился лихорадочный блеск да плотнее сжались губы. Но Алексей по себе знал, что испытывают товарищ и подруга.

Долго он лежал, глядя на мерцающие звезды, потом приподнялся и взглянул на Тату. Спит. Осторожно отстегнув фляжку от ее пояса, Алексей перелил туда большую часть воды из своей… и вздрогнул. На его плечо опустилась тяжелая рука.

— Дай сюда! — прошептал Прохор. Взяв у оторопевшего Алексея Татину фляжку, он также перелил туда свою воду.

— Вот теперь — положи на место…

— А я буду выдавать всем поровну, — громко перебила его Тата. — Эх, вы, донкихоты! Сильный пол! Помирать собрались? — вскипела она. — Вот черта с два! Завтра найдем воду, а сейчас — спать, а то действительно будете ни на что не годны.

Ошеломленные парни послушно улеглись на кошму, а Тата повернулась на бок и укрылась курточкой.

Чуть свет они были уже на ногах. Несколько глотков воды и утренняя прохлада придали бодрость. С трудом подняв обессилевших верблюдов, друзья двинулись в обратный путь.

Если до полудня они чувствовали себя еще сносно, то потом начались кошмарные часы. Жара усиливалась. Беспощадные солнечные лучи лились сверху жгучим потоком. Не чувствовалось ни малейшего дуновения. В переливах знойного воздуха плавали причудливые миражи.

Тата как в полусне покачивалась в такт шагам верблюда. Голова, словно стиснутая тугим обручем, нестерпимо болела. Язык распух. При каждом вдохе в пересохшем горле больно царапало и кололо.

Девушке временами казалось, что она плывет по волнам расплавленного золота. От его ослепительного блеска темнело в глазах, все начинало кружиться. В такие моменты мысли путались, становилось нестерпимо душно, хотелось кричать, звать на помощь…

Потом наступало прояснение. Опять перед ней появлялась мертвая серая степь, кивающая голова медленно бредущего верблюда, неумолимое солнце, и в голове, как удары колокола: пить, пить, пить… а воды уже не было.

— Ой! Ведь надо глядеть по сторонам, искать родник! — Тата усилием воли заставила себя осмотреться.

— Что такое? — невдалеке вытянулась вверх странная фигура на длинных тонких ногах. Девушка протерла воспаленные глаза — видение не исчезало. Словно нехотя переставляя ноги, оно приближалось.

— Да это же верблюд, — догадалась Тата. — Мираж его так исказил. Но почему один, без всадника? — и вспомнила: с этой стороны был Прохор. Куда он девался?

Она подъехала к верблюду и схватила за повод.

— Та-ата! Сюда-а! — донеслось из-за холма. Она поспешила на зов и увидела парней.

Опустившись перед лежащим на песке бесчувственным Прохором, Алексей приподнял ему голову и лил в рот остатки воды из своей фляжки.

Сибиряк открыл глаза, бессмысленно поглядел по сторонам и прохрипел:

— Что случилось?

Алексей с облегчением вздохнул:

— Ничего, теперь все в порядке. Можешь ехать?

Прохор поднялся и, шатаясь, подошел к улегшемуся верблюду.

— Давай привяжу, — предложил Алексей.

— Не надо… Больше не упаду… — Прохор пожал товарищу руку. — Как же это я? — покачал он головой, усаживаясь между горбами верблюда.

После этого случая Алексей не разрешил разъезжаться. Дальше ехали вместе.

Снова нестерпимо-томительно тянулось время. Солнце словно остановилось и беспощадно жгло измученных путников.

С трудом удерживаясь на едва бредущих верблюдах, они почти без надежды на спасение продолжали путь. Только огромное напряжение воли заставляло каждого из них двигаться, не поддаваясь гибельному искушению прекратить борьбу, упасть на землю и забыться.

«Вот как глупо можно пропасть!» — думала Тата.

Теперь, когда над ними нависла угроза рокового исхода, ей особенно хотелось жить.

Тате не верилось, что, может быть, в последний раз она видит голубое небо, яркое солнце. Такое любимое, а теперь ставшее враждебным… И друзей. Ее молодая энергичная натура бурно протестовала. Не может этого случиться! Жизнь прекрасна, они должны жить! Леша, Прохор и она сама… Главное — не унывать, не падать духом!

Тата собралась с силами, вскинула голову и запела надтреснутым голосом:

Мы идем по забытым тропам…

Алексей с Прохором встревоженно обернулись. Что с ней? В своем ли она уме? Потом поняли.

А голос Таты окреп, в нем появились звонкие нотки.

Для таких молодых, задорных,И в труде, и в борьбе упорных,Нет на свете преград,Нет дороги назад!В нас отвагой сердца горят! —

пела Тата, и парни почувствовали, что к ним возвращаются утраченные надежды и силы… «Как кстати эта песня! Она словно бокал бодрящего напитка, подумал Алексей. — Ну что за молодчина Татуська!»

Под вечер друзья увидели на горизонте желтую полоску знакомых песков. Никаких признаков родника не было заметно. Уже в сумерках они подошли к подножию невысокого, но большого у основания бугра с плоской как бы срезанной вершиной.

Все трое были настолько измучены, что никто из них не обратил внимания на необычную форму возвышенности. Идти дальше не было сил. Уложив верблюдов, они замертво повалились на землю.

Ночь прошла в тяжелом забытье. Тата металась. Ей мерещились буйные весенние разливы. Она тянулась к воде, припала губами к журчащему потоку, но вместо живительной прохлады рот опаляло сухим жаром.

Прохор крепко стиснул зубы и, казалось, спокойно спал. Лишь хриплое прерывистое дыхание выдавало его. Непривыкшему к жаре сибиряку было тяжелее, чем другим.

Алексеем начало овладевать отчаяние. «Помереть теперь, когда они так близки к разгадке похороненной в веках тайны! Нет, это невозможно!» — думал он. И все-таки спасительного выхода не мог найти.

На востоке посветлело. Отчетливее обрисовывались силуэты холмов… И вдруг все закружилось. Откуда-то надвинулась темная пелена. Алексей откинулся на спину и забылся.