Северная симфония
Шрифт:
И когда сообщили они ей о своем белом счастье, она сказала: «Это ли счастье?»
Замолчала и смотрела вдаль.
В тот час кончался день и еще ближе раздавалась песнь любви и соединенных созвездий.
Вдоль матово-желтого горизонта пошли дымно-синие громады.
Громоздили громаду на громаду. Выводили узоры и строили дворцы.
Громыхали огненные зигзаги в синих тучах.
И тогда они увидели в просветах туч кучку исполинов. Безмолвно, величественно исполины шагали, туманные,
Безмолвно воздевали огромные руки. Молили покоя и снисхождения.
Бездомные шатуны – одиноко блуждали они тысячелетия вдоль бедной, вдоль северной земли.
Наконец, они ушли из мира непонятыми. Ведь они были только сказкой!
И вот безмолвно и величественно шагали бездомные шатуны – туманные, дымно-синие, в заревых, сверкающих венцах.
Было тихо. Кое-где помигивала звездочка.
Наконец Ия сказала: «Это все старики великаны.
«Они смирились. Идут к Богу просить покоя и снисхождения.
«Еще давно великан поднял перед Господом свое гордое, бледно-каменное лицо, увенчанное зарей.
«Еще давно они все поднимали тучи и воздвигали громады. Громоздили громаду на громаду. Выводили узоры и строили дворцы.
«Но все пали под тяжестью громад, а туманные башни тихо таяли на вечернем небе.
«И суждено им было шагать долгие годы среди синих туч – обломков былого величия…
«Это все старики великаны… Они смирились и вот идут к Богу просить покоя и снисхождения…»
Так она говорила, и они смотрели на синие купола, а между синими куполами мелькали безбородые, бледно-каменные лица, увенчанные зарей.
Это все старики великаны безмолвной толпой шли к Богу молить покоя и снисхождения.
И то заволакивали их низкие грозовые тучи.
То снова появлялись их дымно-синие силуэты, озаренные вспышками зарниц.
Так она говорила. Растаяли тучи. Прошли великаны. Было тихо.
Подул ветерок. Вдоль всей страны протянулась тень неизвестного колосса.
Гордо и свободно стоял неведомый колосс в заревом, сверкающем венце.
Это был самый грозный, самый великий колосс.
Еще в стародавние времена он подымал комки синих туч, мерцающих серебряными громами.
Он напрягал свои мускулы и пускал гремучие комки синих туч в вечернее небо. Он метал тучами в небо, как камнями.
Но надорвался и пал, раздавленный тучами.
С тех пор он ушел от людей. Они забыли его, и он стал для них сказкой.
Это он хотел забыться и уснуть вечным сном. Уходил из мира непонятым.
Он шел прямо к Богу, но задумался на пути.
И его ноги занес туман, и высилась лишь венчанная голова его, озаренная розовым блеском.
Так стоял одинокий колосс вдали, окутанный вечереющим сумраком.
Погас закат.
Бездомный туман блуждал по окрестностям.
Тогда Ия шепнула: «Это ли счастье!
«Оно придет с зарею после ночи. Оно будет нежданно.
«Уже прошли старики великаны
к своему Богу.«Уже среди нас бродит Он, как блуждающий огонек…
«Настанет день нашего вознесения…
«И меркнет счастье сумерек пред новым, третьим счастьем, счастьем Духа-Утешителя…»
На белых гребнях показался багрец. Над озером вставал месяц.
Длилась ночь. Все втроем они стояли на берегу, защищаясь руками от лунного света.
Впереди было много воды, а над водой луны; им казалось, что умерли страхи.
Птица-мечтатель тонула в озерных далях, погружаясь в сон.
И еще раз сказала Ия: «Это ли счастье!..» И бездомный туман стал редеть.
В полночь все стало ясно и отчетливо. Они слышали – что-то совершилось в касатиковых зарослях. Отводили глаза в сторону.
Блистал далекий Сатурн. Смотрели на небо. Ожидали новой звезды.
По отмели шел старичок в белой мантии и с ключом в руке. Луна озаряла его лысину. С ним был незнакомец.
Оба были в длинных ризах, повитые бледным блеском. Оживленно болтали. Кивали на восток.
Крикнула Ия им: «Лунная ночь!» А старичок захохотал, потрясая ключом своим…
«Это что, – кричал он в восторге, – а вот что будет утром!
«Все ваши звезды с Сириусом и Луной не стоят одной Утреннички…»
Так сказав, он оборвал свою ласковую речь и побежал вдаль, торопясь исполнить поручение.
С ними остался незнакомец. Святым голосом он закричал, что близится время.
Что это – их последняя ночка; что на заре он разбудит их, чтобы указать на Явленного.
Что вот – будет, будет – и объявится, и все полетят…
Это был мощный старец с орлиным взглядом, а Ия шептала: «Слушайте его. Он первый в этих тайнах. Много диковинок он знает. Еще он увидит нас».
Глубоко потрясенные, они следили взглядом, как удалялся странный старец, повитый бледным блеском.
Утром все посерело. Тонул красный месяц. И осталась Ия одна на берегу.
Обернулась белой чайкой Ия, наставница, и, крича, унеслась в сапфировую синь.
Тонул красный месяц.
Они пришли в свое камышовое жилище. Замечтались в сонной сказке. Это была последняя ночь.
Они видели сон… Кто-то белый, в мантии из снежного тумана, гулял вдоль озерных пространств, роняя в озерную глубину свои тающие улыбки, чуть-чуть грустные.
Над его головой сверкал зеленоватый нимб. Они узнали в Нем своего камышового отшельника.
И он говорил им невыразимым голосом: «Белые дети!
«Белые дети, вознесемся в свободной радости с утренним ветерком!..»
И сквозь сон слышали они птичий свист: то на отмелях сидели птицы-мечтатели и наперерыв высвистывали случившееся.
Он им шептал: «Белые дети!..» И его голос грустно дрожал.
«Белые дети… Мы не умрем, но изменимся вскоре, во мгновение ока, лишь только взойдет солнце.