Сэвилл

— А? Чего ты испугался? — сказал он и посмотрел на брата, который стоял в дверях, точно ребенок.

— Я уйду, как только подыщу работу, — сказал Стивен. — Может, даже завтра что-нибудь найду. — Он закрыл за собой дверь.

С лестницы донесся звук его медленных шагов, раздался голос матери, потом заскрипела кровать.

Ему снился Эндрю: сначала он был старше его, потом сделался моложе. Он стоял у окна и заглядывал внутрь, потом уходил все дальше по дороге, а он бежал и звал: «Эндрю! Эндрю!», а когда он не обернулся, начал звать: «Стив! Стив!» — и увидел его лицо — похожее и непохожее во сне, это было лицо его младшего брата.

28

Из чудной страны мне прислали привет, Парням по душе она, женщинам — нет. Там виски из кранов течет, как вода, И вход воспрещен полицейским туда.

Ученики смеялись.

— А еще, сэр? — сказал один из мальчиков.

Дотяну я до ста, И жизнь будет проста: Что мне делать без зренья и слуха? У камина сидеть, Кости дряхлые греть Да чесать свое толстое…

— Брюхо! — хором подсказал класс.

Человек на луне Очень нравится мне: Он хлебает ножом суп с корицей, Шоколадною ложкой Ест варенье с картошкой И перчит компот горчицей.

Они опять засмеялись, весело, безудержно, глядя на него с восхищением.

Отчего Питер Мур с утра до ночи хмур? Он здоров, он богат, Даже выглядит приятно, Только встречным непонятно, Где лицо его, а где за…тылок.

— Сэр! — И снова раздался взрыв смеха.

— Правда, — сказал он, — подразумевал я нечто совсем другое. И вот что: давайте послушаем музыку, а вы записывайте все, что чувствуете.

Он включил проигрыватель.

В классе наступила тишина. Из соседних классов донесся смутный ропот голосов. Зазвучала музыка. Ученики сосредоточенно смотрели перед собой.

Несколько минут спустя в класс вошел Коркоран.

— Что это?

— Сочинение, — сказал он.

— По-моему, как-то больше похоже на музыку. — Директор показал на стоящий перед ним проигрыватель. — И что за музыка? — добавил он.

— Джаз.

— Джаз? Что за джаз? Какое отношение джаз имеет к музыке?

— Они записывают, — сказал он, — чувства, ассоциирующиеся у них с музыкой.

— Какие чувства? — сказал директор. Его коренастая фигура налилась негодованием, глаза выпучились, от шеи по щекам поползла краснота. Колин глядел, как они лиловеют. На макушке у него вздулись вены.

— Я не знаю, какие это чувства, пока они их не выразят, — сказал он. — И они, вероятно, пока тоже не знают, — добавил он.

Директор отвернулся к доске, так, чтобы ученики, которые глядели на него как зачарованные, не могли расслышать его слов.

— Ничего подобного я в моей школе не допущу. Наша цель — образование, просвещение, а не пропаганда легковесной ерунды.

— Может быть, вы посмотрите их сочинения? — сказал он.

— Пока этот визг не прекратится, я ничего смотреть не буду, — сказал директор.

— Я его не выключу, — сказал он.

— Что?

— Если вам это нужно, так сами и выключайте. Пусть ученики посмотрят.

Глаза у директора потемнели, превратились в одни зрачки, на щеках выступили белые пятна, словно кровь отхлынула от лица. Он уставился на Колина злобно и завороженно.

— Будьте добры после урока зайти ко мне в кабинет.

— Хорошо, — сказал он, — если выкрою время.

— Как-нибудь выкроите. Я скажу мистеру Дьюсбери, чтобы он подменил вас.

— По-моему, у него у самого урок.

— Да? Так я пришлю кого-нибудь из старшеклассников.

— Боюсь, они не умеют держать класс в руках.

— Зайдете ко мне в кабинет на большой перемене, — сказал директор.

— Хорошо, — сказал он.

— И я хочу, чтобы эта музыка прекратилась.

— Тогда вам придется самому выключить проигрыватель.

— Я хочу, чтобы она прекратилась. — Директор пошел прямо к двери и закрыл ее за собой.

Через некоторое время коренастая широкоплечая лысая фигура вновь появилась в коридоре. Колин усилил звук.

Он увидел, как багровое лицо директора побагровело еще больше, увидел, как он на мгновение замедлил шаг у двери, а потом решительно, почти теряя равновесие двинулся дальше.

Когда ближе к концу дня он вошел в кабинет Коркорана, директор сидел за письменным столом и словно бы сосредоточенно проглядывал ворох бумаг.

Колин сел на стул и приготовился ждать.

— Я приглашал вас сесть? — спросил директор, не поднимая головы.

— Нет, — сказал он. — Но если у вас хватило грубости не заметить, что я вошел, у меня хватит грубости сидеть, как я сижу.

— Послушайте, — сказал директор, вставая. Он вышел из-за стола. — Не знаю, какая муха вас укусила, Сэвилл, но подобное поведение не принесет вам ничего хорошего ни теперь, ни в будущем.

— Об этом предоставьте судить мне, — сказал он.

— И не подумаю, черт побери, — сказал директор. — Судить об этом буду я. Я руковожу этой школой, а не вы.

— Но, к несчастью, преподаю в ней я, — сказал он. — И я не могу допустить, чтобы вы или кто-нибудь еще являлись на мой урок без разрешения и пытались его сорвать.

— Я могу приходить, куда и когда считаю нужным, — сказал директор.

— Но не на мои уроки, — сказал он. — Да и ни на какие другие, если бы вы уважали своих учителей.

— Каких учителей?

— Своих.

— По-вашему, это учителя? Да половина из них никого и ничему научить не способна. Половина из них, — добавил он, — не сумела бы мне подметки прибить.