Сфинкс

Я осторожно вынул астрариум и заглянул в его механизм. К моему изумлению, магниты продолжали бешено вращаться, а циферблаты поворачивались, приводя в движение нечаянно потревоженную мною лавину судьбы.

Сколько же людей стремились завладеть этим устройством, веря, что оно способно влиять на жизни, события и даже историю! Невероятно! Но чем настойчивее я отрицал возможности астрариума, тем заманчивее казалась мысль о его могуществе. От того, что он находился в моих руках, я чувствовал себя сильнее.

Обведя глазами комнату, я стал прикидывать, куда бы спрятать артефакт. После попытки проникновения на виллу и разгрома моей лондонской квартиры этот дом больше не казался надежным тайником. Кроме того, днем здесь было много людей: слуги и прочий приходящий люд. Место следовало выбрать настолько неожиданное, чтобы опытному вору не пришло в голову там искать. Я вышел на балкон, открыл жалюзи и посмотрел на сад. Со стороны Ибрагима располагался импровизированный вольер, где содержали Тиннина — немецкую овчарку. Мусульмане считают собак нечистыми существами, но последние события на вилле заставили Ибрагима терпеть Тиннина, поскольку он был хорошим сторожем. В загоне для него построили будку — достаточно большую, чтобы спрятать в глубине какую-нибудь вещь.

Позже, крикнув Ибрагиму, что ухожу, я вышел из дома и направился по Корнич. Преодолевая порывы дувшего со Средиземного моря ветра, перешел дорогу и сел на дамбе. Неподалеку жарили каштаны, и их запах не к месту напомнил мне Оксфорд-стрит на Рождество. Мимо прогуливались влюбленные пары — некоторые в европейских костюмах, другие в традиционном платье, — и ветер парусами раздувал их одежды. Пышнотелые женщины были красивы и оживленны, мужчины с худощавыми лицами серьезны. Глядя на них, я остро ощутил отсутствие Изабеллы — вспомнил, как совсем недавно мы гуляли с ней по этой дамбе. Перевел взгляд на море. Справа от меня находился остров Фарос, на котором некогда стояло чудо Древнего мира — маяк. Изабелла возила меня туда и так подробно рассказывала, как он действовал, будто сама жила в ту эпоху. Маяк построили во времена Птолемеев, чтобы уберечь все возрастающее число торговых судов от опасностей крушения в бухте. Изабелла говорила, что своей парящей высотой Фаросский маяк будто отрицал законы притяжения и вечно не гаснущим сигнальным огнем представлял для верующих того времени не поддающееся пониманию рассудка сверхъестественное зрелище. Помню, что меня поразила убедительность ее рассказа.

В кафе «Афины» к вечеру стали собираться старики — покурить кальян и поболтать за чашечкой черного кофе с пахлавой. Я сел за столик на улице и заказал кофе — требовалось привести мысли в какое-то подобие порядка.

Следователь обмолвился, что иероглиф, обозначающий Ба, одновременно является символом некоей нелегальной организации. Факт, что Изабелла и Хью Уоллингтон имели одинаковые татуировки, говорил о том, что они были связаны сильнее, чем я полагал вначале. Может быть, все, кто был изображен на фотографии из Бехбейт-эль-Хагара, входили в эту организацию? И Энрико Сильвио тоже? Но что это за организация?

Мое внимание приковал рисунок, напечатанный на обложке меню, — женщина со змеями вместо волос на голове. Образ Медузы отозвался в памяти — ведь именно на нее показывала Изабелла в моем сне. Еще на стене были нацарапаны рыба и бык. Где встречаются вместе эти три символа? Я заставил мысли вернуться к загадочной организации. Неужели Гермес…

— Мистер Уарнок!

Я вздрогнул и поднял глаза. Рядом со столиком стоял встревоженный Аадель, домоправитель Франчески.

— Я был на вилле Рушди, и ваш домоправитель сказал, что вы ушли, вероятно, сюда. — Он посмотрел на порез у меня над бровью и понизил голос: — Вас снова допрашивали?

Я кивнул.

— Общение в полиции не доставило удовольствия, но все могло сложиться намного хуже. У меня впечатление, что я как европеец пользуюсь правом наибольшего благоприятствования.

Аадель нервно оглянулся, и мне показалось, что он боится, что нас увидят вместе. Затем сделал знак, чтобы я поднимался.

— Пожалуйста, пойдемте. Боюсь, горе убивает мадам Брамбиллу. Она теряет рассудок. Пожалуйста, прошу вас.

Франческа сидела в гостиной перед распахнутым в сад французским окном. Несмотря на теплый день, она накинула на плечи одеяло. Мое появление ее испугало, и она вцепилась мне в руку.

— Вы все-таки пришли отнять у меня дом?

Я сел на диван рядом с ее стулом. От прежней непререкаемой властности старой дамы не осталось и следа. Теперь она выглядела по-детски смущенной. Больно было на это смотреть.

— Франческа, я не собираюсь ничего у вас отбирать. И выгонять вас никуда не стану. Вы здесь в безопасности. — Старясь ободрить, я погладил ее по руке.

— Оливер, это я виновата. Я ее убила. Все дело в той женщине. Я понимала, что, доверяя ей, Джованни совершает глупость. — Ты слышишь, Джованни? — выкрикнула она в пустое пространство перед собой. — Слышишь?

Похоже, приступы слабоумия чередовались у нее с мгновениями просветления.

— Какой женщине? — осторожно спросил я.

— Англичанке. Той, что помогла Изабелле поступить в Оксфорд. Она вечно что-то замышляла.

— Вы говорите об Амелии Лингерст?

— Джованни сделал ее своей верховной жрицей… вдвоем они обладали очень большой силой. А затем она все растратила… все. — Франческа начала раскачиваться на стуле. — Тело вечно нас подводит. Так что это не имеет никакого значения. Бедный ребенок — она всегда была мертва.

Я понял, что старая дама говорит об исчезнувших внутренних органах Изабеллы. Наклонился к ней и, заглянув в глаза, постарался взглядом удержать в ней остатки сознания.

— Франческа, кто отвозил в морг тело Изабеллы?

— Я устроила так, чтобы это сделали люди, работающие на нашу церковь. Я не хотела, чтобы Изабелле делали вскрытие, но полиция настояла.

— Как долго она находилась у священников?

Старая дама, судя по всему, снова впала в слабоумие.

— Ни одного из Брамбиллов не кремировали. Всегда хоронили, как царей Египта. Нас обессмертили наши предки. — Она схватила меня за руку. — Изабелла родилась в очень благоприятный день. Величие должно было стать ее уделом. Понимаете, она из избранных. Муж составил ее гороскоп. Он верил в такие вещи.

Я полез в карман и достал фотографию компании, снятой на раскопках в Бехбейт-эль-Хагаре.

— Вы узнаете кого-нибудь на этом снимке?

Франческа указала на Хью Уоллингтона.

— Вот этого человека. Он еще студентом приезжал сюда несколько раз. Мне он не нравился, зато боготворил Джованни. Хорошая жена никогда не задает мужу определенных вопросов. Брак — это тайный сговор по обоюдному согласию. Или иногда карикатура, — горько заключила она. — Пойдемте, вам пора познакомиться с моим мужем.

Франческа потянулась за палкой и, прихрамывая, направилась в сводчатый проход. Я нерешительно последовал за ней. Куда она меня ведет? Мы оказались перед задрапированной дверью. Она отодвинула портьеру, взяла ключ, висевший у нее на цепочке на шее, и вставила в замок. Я толкнул тяжелую дверь.

— Здесь был кабинет Джованни. Лишь немногие избранные имели право сюда входить. Со дня его смерти здесь ничего не изменилось.

Большая комната была обставлена старинной мебелью. С одной стороны перед застекленным эркером стоял письменный стол времен Наполеоновских войн. На нем — портрет мужчины лет пятидесяти в форме итальянской фашистской партии. На его вытянутой руке устроился сокол. Рядом стояла фотография того же человека с молодым, удивительно стройным и привлекательным королем Фаруком. Они пожимали друг другу руки. Сверху из угла на нас блестящими стеклянными глазами взирал превратившийся в чучело сокол. Справа от стола на подставке под прозрачным пыльным колпаком красовалась сделанная из пробки и спичек уменьшенная модель какого-то здания — как я решил, семейной бумагопрядильной фабрики. В другом конце кабинета, рядом с диваном, приютилась заправленная простыней и одеялом походная кровать. Это было трогательное зрелище. Франческа перехватила мой взгляд и, словно оправдываясь, заметила: