Шафрановые врата

— Садись сюда, — сказал Ажулай, держа Манон за руку, пока она усаживалась туда, где сидел он, — на кушетку. — Баду, возьми табурет и сядь рядом с мадемуазель О'Шиа, — добавил он, словно это он был хозяином дома.

Я видела, как естественно он ведет себя с Манон: положил подушку ей за спину, чтобы ей было удобнее, нежно нажал на ее плечо, чтобы она прислонилась к ней, взъерошил волосы Баду и погладил его по щечке.

Ажулай был не похож на других марокканских мужчин, которых я видела в Марракеше. На самом деле я не знала, как общаются марокканские мужчины и женщины. Я понимала, что те мужчины и женщины, которых я видела на базарах и улицах, относятся к рабочему классу. Мужчины продавали свои товары; толкали или тянули повозки по улицам; носили на спинах тяжелые мешки; работали водителями такси и управляли калече;пили чай в компании своих товарищей за небольшими столиками прямо на улицах. Они не были знатными людьми и правителями Марокко. И закутанные женщины, делавшие ежедневные покупки, были или женами этих мужчин, сопровождаемые отцом или сыном, или служанками обитательниц гаремов, принадлежащих мужчинам из высшего марокканского общества.

Я не знала, как Ажулай и Манон вписываются в этот мир. У Ажулая был живой открытый взгляд мужчины в расцвете сил, он обладал не только внешней, но и внутренней привлекательностью. Увидев меня, он не проявил ко мне любопытства, ничем не показал, что осуждает меня, тогда как другие марокканцы либо с вожделением смотрели на меня, либо просто игнорировали. Он относился ко мне (и к Манон, как я заметила) явно как относится к женщине европеец. Его французский был почти правильным, а грамматика вообще идеальной.

Манон смотрела на Ажулая страстным взглядом, иначе и не скажешь. Хотя не было сказано ничего такого, я знала, что этот мужчина был ее любовником. Безусловно. В этом не было никаких сомнений.

Значит, у нее уже не было мужа. Я вспомнила, что она сказала, когда вчера подкрашивала глаза, — что мужчины сходят по ней с ума.

На миг я почувствовала разочарование. Разочарование из-за того, что такой мужчина, как Ажулай, связан с такой женщиной, как Манон. Но я также замечала нечто странное: создавалось впечатление, что Манон и Ажулай словно застряли между двух миров. Она казалась настоящей марокканкой, и тем не менее по происхождению она была француженкой. Он был Синим Человеком Сахары, который, будучи садовником, разговаривал и вел себя изысканно.

Я слегка покачала головой, рассердившись из-за того, что меня занимают эти мысли. Меня также раздражало то, что пришлось сидеть здесь, пытаться есть, пить и вести себя как вежливая гостья. Ожидать, когда Манон удосужится сообщить мне все, когда она почувствует, что время пришло.

Несмотря на то что мы сидели в тени, все равно было очень жарко, из-за переживаний у меня плохо работал желудок.

Я знала, что не смогу есть. Все, что мне было нужно, — это чтобы Манон рассказала мне об Этьене.

А мне снова приходится ждать. Она не обращала на меня никакого внимания, но я ощущала ее сдерживаемый гнев.

Ажулай протянул Манон стакан с чаем. Она не взяла его, а только, легонько вздохнув, покачала головой.

— Снова голова? — спросил он, и она издала слабый печальный звук.

Тогда Ажулай поднес стакан к ее губам, и она отхлебнула, закрыв глаза. Я ей не верила; конечно же, она притворялась беспомощной, чтобы привлечь к себе внимание.

Он снял крышку с таджинеи жестом показал на него, глядя теперь уже на меня. Это была пирамида из кускусас длинными брусочками моркови и зеленых овощей, выложенных по краям — может быть, цукини? Шипящие кусочки курятины торчали из кускуса.Я знала, что, даже если бы заставила себя, то смогла бы съесть всего несколько кусочков, просто из вежливости. Но я также знала: чем быстрее я съем, тем быстрее закончится обед. И тогда Ажулай уйдет на работу, а я узнаю у Манон всю правду. На этот раз я не позволю ей игнорировать мои вопросы. Сегодня я выясню, где находится Этьен.

— Прошу вас, — сказал мне Ажулай. — Как гостья, начните.

Не было ни столовых приборов, ни тарелок. Как же есть?

— Можно уже есть, Oncle Ажулай? — спросил Баду. — Я очень голоден.

Ажулай посмотрел на меня; естественно, смущение отразилось на моем лице.

— Нет, Баду. Ты же знаешь, что мы должны подождать, пока начнет есть гостья.

— Пожалуйста, Баду, — сказала я. — Кушай, пожалуйста.

Ажулай снова посмотрел на меня. Затем Баду взглянул на него, и тот кивнул. Маленький мальчик взял немного кускусапальцами правой руки, помял его, пока он не превратился в маленький шарик, а затем положил себе в рот. Ажулай разломил пополам тонкую лепешку и, согнув, использовал ее, чтобы зачерпнуть кускуси отправить себе в рот.

Думаю, он понял, что я не знаю, как есть марокканскую еду, и поэтому решил показать мне. Я была благодарна ему за то, что он избавил меня от смущения, взяла кусочек лепешки и последовала примеру Ажулая. Хотя мне казалось, что я не смогу есть, кускусоказался очень вкусным, к тому же я осознала, что совсем ничего не ела сегодня и очень мало вчера. Внезапно я почувствовала, что очень голодна, и набрала на лепешку еще больше кускуса.Когда Ажулай взял пальцами куриную ножку, я зарылась лепешкой в горячий кускуси вытащила куриное бедрышко. Но я, сунув пальцы в горячую массу, обожгла их. Я выронила бедрышко, смутилась, затем подняла его, взяв кончиками пальцев, и положила на край таджине.

— Марокканцам вилка не нужна, — сказал Ажулай; я посмотрела на него, благодарная за понимание, и увидела, что Манон уставилась на меня с нескрываемой неприязнью.

Ей не нравилось, что он уделяет мне столько внимания. Она ревновала.

— Манон, — сказал Ажулай, поворачиваясь к ней. — Ну же, ешь! Ты любишь les courgettes[68] . — Манон посмотрела на длинные брусочки цукини и слабо покачала головой.

— Я не могу, — прошептала она, закрывая глаза, как она делала это раньше. — Я сегодня нехорошо себя чувствую. Это не лучший мой день. — Она вздохнула, явно немного переигрывая.

— Ты обещаешь поесть позже?

Как он мог не видеть ее притворства?

— Да, Ажулай, — кротко ответила она.

Сейчас она была так не похожа на ту наглую и лицемерную женщину, во власти которой я была вчера и позавчера.

Я подняла остывшее бедрышко и откусила кусочек. Шкурка была румяной, и чувствовался вкус шафрана. Когда мы поели, все сполоснули пальцы в прохладной лимонной воде, а затем Баду пошел к фонтану и снова начал осторожно ходить по бордюру, расставив руки в стороны для поддержания равновесия.

Ажулай посмотрел на мой стакан, все еще полный, и налил себе еще. Я выпила свой чай, который уже не был горячим.

— Итак, — сказала Манон, наконец посмотрев на меня, — что вы думаете о моем туареге?

Я провела пальцами по ободку своего стакана. Ажулай ничего не сказал.

— Вы что-нибудь знаете о туарегах? «Покинутые богом», как называют их арабы, потому что никто не может навязать им свою волю. В пустыне они не подчиняются законам. Ажулай нигде не подчиняется никаким законам, правда? — спросила она его.

И снова он не ответил, его лицо ничего не выражало.

— Он — Восхитительный Бербер. Его имя означает «мужчина с синими глазами». Очень странно, не так ли? — продолжала она, все еще внимательно глядя на меня.

Что я должна была ответить? Снова наступила тишина, ее нарушало только жужжание мух и тихое дыхание Фалиды, которая стояла, сжавшись, у двери и наблюдала за нами.

— И в отличие от многих в этой стране и за ее пределами, туареги уважают своих женщин, — сказала Манон. — Не так ли, Ажулай? Туарегские женщины уважаемые и свободные. Они ходят, не закрывая лиц, и мужчины гордятся ими. Они не прячут свою красоту. Передача по наследству — как и получение наследства — распространяется на женщин. Почему бы тебе не рассказать нашей гостье о своих женщинах, Ажулай?