Шагай вперед, мой караван...

– Folk! У меня к вам серьезное предложение.- И когда все выжидательно повернули к ней головы, безо всякого вступления, с места в карьер брякнула: - Как вы смотрите на то, чтобы всем вместе вернуться на Родину?

Над комнатой повисла глухая тишина.Четыре пары глаз, не мигая, смотрели на Вику.

– Да чем же я вас так поразила?
– невольно растерялась она, не рассчитывав- шая на такую реакцию.
– Давайте устроим семейный совет и вместе обсудим мое предложение.

– Вика! - качая головой, проговорил отец.
– По-моему, ты никогда не отличачалась жестокостью. Разве так шутят?

– А я и не думаю шутить, папа. Лично я приняла решение вернуться и хотела бы узнать, что думаете вы по этому поводу.

– Нет, ты что, серьезно?
– дрогнувшим голосом осторожно переспросил Левон, все еще не веря своим ушам.

– Серьезнее не бывает.

– Но почему, Вика? Ты столького здесь достигла. Тебя знают в этой стране, как model, и даже как киноактрису.

– Не это главное, папа. И потом, мои приобретения везде со мной.

– Ты только что окончила престижнейший университет Америки. Перед тобой открыты теперь все двери.

– Разве у себя на Родине я не могу использовать полученное образование?

– И ты действительно надумала вернуться?

– Да, папа. Да. Человек должен жить и трудиться на той земле, которая его породила.

– Коль не шутишь, ни секунды не раздумывая, отвечаю: Еду с тобой!

Лана уловила лихорадочный блеск в глазах мужа, будто кто-то, большой и невидимый, взял его в руки и встряхнул - всего, до самого основания.

Часто моргая, Инга переводила взгляд с отца на сестру, пытаясь осмыслить происходящее, и вдруг завопила: - Yes!!!
– сопроводив возглас соответствующим американским жестом. Вскочив, она начала вприпрыжку носиться по комнате, размахивая руками и распевая: - Прямо завтра! Прямо щас! А лучше - еще вчера.

– Инга! Утихомирься!
– осадил ее Левон.
– Дай до конца разобраться, что тут происходит.

– А чего разбираться-то!
– подал голос Давид.
– Если помните, с меня все начиналось. Я, в свое время, заварил эту кашу. И только я один знаю, как я потом казнился. Особенно - глядя на тебя, отец. Но мне не хватало смелости и честности признаться в этом. Если мы примем решение вернуться, честное слово, я, как мальчишка, рвану первым, впереди вас всех.

– Ты не забыл, сынок, что той страны, в которой мы жили, уже нет и в помине? Там сейчас тот же капитализм, и даже те же “Wow!”, “Yes!” и “Okay”.

– Ну, капитализмом нас уже не испугаешь, как ни как восьмилетняя практика. Еще и других поучить можем.

– Ты еще кое что забыл, Давид, - напомнил отец.
– Как отнесется к этому твоя жена?

Давид ненадолго умолк, пытаясь представить себе реакцию Карины. Под впечатлением момента он действительно не подумал об этом. Просто не успел. Но ведь они любят друг друга. Значит, какие могут быть сомнения. Да она пойдет за ним хоть на край света.

– Я беру ее на себя. Это моя забота... Виктория!
– Он взял наблюдавшую за ним сестру за руку.
– Откуда пришла такая гениальная мысль в твою головку?

– Ты уже сам ответил,откуда. Богиня Победы на крыльях принесла, - улыбнулась Вика.

Наступила пауза. Все взгляды обратились к Лане, не проронившей до сих пор ни единого слова. А она слушала своих детей, смотрела на мужа, пытаясь осмыслить, что сейчас с ними со всеми происходит. Неожиданное предложение Вики будто волшебным ключиком отомкнуло наглухо запертые дверцы в тайники их сердец, выпустив на волю плененные мысли и чувства. И это поразило ее. Настро ения Левона, разумеется, не были для нее секретом.Но, получалось, что она совсем не знала своих детей, поскольку даже предположить не могла бы, что Вика, победным маршем шествующая по жизни, может пожелать покинуть страну, покорявшуюся ей с такой готовностью. Не могла она поверить и в то, что Инга с Давидом, не раздумывая, подхватят ее идею.

А что же она сама, хвастливо величавшая себя женщиной-облаком, для которой в понятие “Родина” входит весь мир? Набравшись смелости, Лана рискнула тоже заглянуть вглубь себя. И там, на дне души, затеплилось вдруг, пробуждаясь, безумное желание ощутить босыми ступнями тепло родной земли, с ее шелковыми травами и росами, потонуть в вишнево-яблоневом дурмане, вдохнуть аромат ландышей и сирени. Желание погрузиться в бархатные кресла зрительного зала и слушать Свою оперу, Свой любимый спектакль, Своих любимых певцов. Желание кутаться в шубу или плащ, натягивать постылые сапоги и чертыхаться на мокрый снег, разъезжающийся под ногами на Своей улице, в Своем городе. Желание испить глазами прелесть мокрых московских площадей с отраженной в них музыкой ночных огней. Просто почувствовать себя снова своей среди своих. Не быть залетной птицей на чьем-то насесте, в чужом пиру - непонятой и косноязычной. UCLA? Жалко, конечно. Даже очень. Но если апеллировать к сердцу... да Бог с ним, с UCLA! Ее дочь жертвует большим...

– Когда?
– спросила она тихо.

– Еще вчера, - повторила за Ингой Вика.

Снова наступила тишина. Но на этот раз все молчали как-то иначе. Молчали, как заговорщики, объединенные единой затеей, ищущие поддержки и одобрения в глазах друг друга. Одна только Вика была абсолютно спокойна. Как показалось Лане, даже печально- или равнодушно-спокойна. А может она не хотела оказывать на них давление? Пытаясь подавить зевок, Вика выбралась из кресла и почти виновато сказала:

– Налетела я на вас, как метеор. Sorry. Знаю, что такие решения с бухты барахты не принимаются. Столько у каждого из нас тут ниточек протянулось - скрытых и видимых. Иные обрывать болезненно будет. Поэтому не торопитесь. Пусть каждый сам для себя решение примет, а потом уже окончательно все обсудим. Не обидитесь, если я пойду лягу? Ужасно спать хочется.

Вика ушла в кабинет. А взбудораженные ее внезапным предложением родители, Инга и Давид просидели до глубокой ночи, обсуждая все “за” и “против”, вспоминая все хорошее и плохое, что случилось с ними за годы пребывания в Америке. А ведь это совсем не маленький отрезок жизни. И на страну, принявшую и обогревшую их, жаловаться не приходилось. Она предоставляла всем и каждому одинаковые возможности. (Забавно, в самом слове “возможности” заключен принцип “можешь - возьми”) Даже сделала их равноправными гражданами. И если им не пришлись по душе правила, по которым она живет, так это, видимо, просто дело привычки. Каждый волен иметь свои предпочтения, свой набор ценностей. Америка не звала их - они пришли сами. А теперь не станет и удерживать. Низкий поклон ей за гостеприимство и радушие.

Много было разговоров о новой России, которую они, по сути, совсем не знали. Давид даже высказал опасение, не обернется ли для них возврат на Родину еще одной “иммиграцией” - со своим периодом адаптации и привыкания.

Лана ходила кругами вокруг кабинета. Ей было совершенно необходимо поговорить с глазу на глаз с Викой, но та, как нарочно, отправилась рано спать. С ее дочерью явно что-то происходило. Помня их последний откровенный разговор, Лана почти была уверена, что у Вики бурный роман. Но тогда почему же, почему она бежит из Америки?

Наутро, так и оставив потребность матери в общении с ней неудовлетворенной, Вика сразу после завтрака уехала, сказав, что будет держать с ними связь по телефону. Но прежде чем покинуть город, ей нужно было еще нанести один визит.

Она легко нашла дом и квартиру Ника. На этот раз никто не подглядывал за ней из коридора, когда она стучалась в квартиру с табличкой “213”. Ей открыла Дороти. Наверное, перед тем как подойти к двери она улыбалась. Но при виде Вики улыбка мгновенно угасла, уступив место напряжению и тревоге.