Шагай!
Шрифт:
— Ты не дослушал, — попенял он, скинув набранные ветки в кучу. – Если тебе не нравится, как я пою, может классику кинематографа оценишь?
Дженнифер, вынимающая в этот момент банку тушеных бобов, тихо хихикнула.
— Не продолжай, — спокойно сказал Рейнер, бросая куртку поверх рюкзака.
— «Человек дождя»**! – воодушевленно выдохнул мальчишка. – Как тебе? Хочешь, я буду звать тебя Дастином Хоффманом?
Это было глупо, низко, но смешно. Эмма не сдержалась и громко прыснула, успев спрятать лицо в сгибе локтя. Рейнер даже не взглянул в её сторону. Его серые глаза сузились, мужчина
— Дастином Хоффманом? – безмятежно переспросил он.
— Круто, да?
Мистер Рейнер кивнул.
— Круто.
И в следующую секунду он спикировал на мальчишку, как орёл. Колин успел отбежать всего на пару шагов. Кара его настигла. Он оказался сваленным на мох, а Рейнер сел сверху и заломил руки парня за спину.
— Что тебе не нравится? – пропищал Колин. – «Золотой глобус» и «Оскар»!
— Я рос со старшим братом. Мы не ладили, — Рейнер привстал и снова прихлопнул пацана своим весом. — Ты правда хочешь со мной тягаться?
— «Золотой глобус»… — снова выдавил мальчишка.
Рейнер снова привстал и упал на него. Леа и Лин уже громко смеялись, Фрэнк недовольно поджимал губы, а Эмма стоически старалась сохранить серьёзность, но нервное хихиканье рвалось наружу. Нет, этот высокий, светловолосый, привлекательный человек не переставал удивлять.
— Мистер Рейнер, — позвала она, подавив всхлип. – Я целиком на вашей стороне, но вы сломаете мальчику спину.
— На моей? – светлые брови спрятались под шапкой. – Не вам ли стало весело раньше всех?
— Просто-Эмма, ты обязана меня спасти! — сдавленно воскликнул Колин.
Зря он это сказал. Кажется, пришло время мстить. Эмма скрестила руки на груди и ухмыльнулась. Достаточно ехидно, как ей казалось.
— Мистер Рейнер, прыгните еще раз, пожалуйста.
— Вот так? – поднялся и хлопнулся он, посмотрев на неё с живейшим любопытством.
— Ы-а-а, — завыл мальчишка.
Так ему и надо.
— Да, спасибо.
— Ну хватит вам! – выступила вперед Мари, уперев руки в бока. – Вы же инструктор, Эмма’! Как вы можете?
Улыбка слетела с губ. Действительно. Как она могла забыть, что должна оставаться невозмутимой ко всем раздражителям? Терпеть, молчать, улыбаться. Сегодня утром ей еще раз напомнили, что она здесь прислуга. Эмма опустила взгляд в землю и тихо кашлянула в кулак. На секунду прояснившееся настроение снова погасло.
— Да. Извините, — бесстрастно сказала она. — Мистер Рейнер, отпустите Колина. За ним еще костёр.
Мужчина посерьезнел. Он поймал взгляд Эммы и без лишних пререканий поднялся на ноги. В нём снова сработал тот самый тумблер.
Колин, держась за поясницу, поднялся следом.
— Но ты всё-таки подумай насчёт Дастина Хоффмана, — прокряхтел он.
— Обязательно, — кивнул Рейнер.
В этот момент дикий вопль разнёсся по лесу. Эмма дёрнулась, как от удара, и резко развернулась.
— Serpent! C'est un serpent!* («Змея! Это змея!» – фр.) – завизжала Леа, отпрыгивая от места, где остался лежать её рюкзак, и спрятавшись за дерево.
Эмма не поняла ни слова. Нужно пометить где-нибудь на полях ежедневника, что пора бы выучить французский. Пытаясь разобраться в происходящем, Эм подсознательно посмотрела на единственного человека, кто
до сих пор без лишних вопросов брался что-то объяснять.— Змея, — сведя брови, коротко отрапортовал мистер Рейнер.
Не может быть… В Хайлэнде вроде бы водились гадюки, но Эм еще не встречала не одну такую дурочку, которая действительно терпела бы здешний климат. Эмма сорвалась с места и бросилась к тому дереву, возле которого начали толпиться люди и за которое цеплялась бледная Леа.
— Где? – выдохнула она.
Француженка вытянула дрожащую руку и ткнула пальцем куда-то в свой рюкзак. Эмма прочертила взглядом невидимую линию от кончика пальца до земли, и прищурилась. Во мху что-то поблёскивало. Длинное, вытянутое, извивающееся, расчерченное горизонтальными полосами. Что бы это ни было, но свет оно отражало совсем не как змеиная кожа. Эмма пригнулась и сделала осторожный шаг в сторону блика. Мох тихо прогнулся под подошвой ботинок, «змея» легко перекатилась и выбросил еще сотню бликов.
Такие блики разбрасывает нержавеющая сталь. Змея? Серьёзно?
Эмма глубоко вдохнула и воздела взгляд в небо.
Терпеть, молчать, улыбаться.
Леа не любит походы. Она — домашняя кошечка и конечно, не могла отличить змею от душевого шланга. Именно это блестело во мху. Шланг. А чуть дальше в траве пряталась насадка-разбрызгиватель. Эмма наклонилась, подхватила находку двумя пальцами и торжественно подняла вверх, развернувшись на пятках. Насадка, прикреплённая к шлангу, повисла маятником на уровне колен.
— Ложная тревога, — спокойно сообщила Эмма.
За спиной одной француженки громко заржала другая.
— T'es b^ete, L'ea!* («Ты тупица, Леа» — фр.) – захлёбываясь, сообщила Мари, хлопнув подружку Флорана по плечу.
Та покраснела. Даже её уши и шея сделались пунцовыми.
— Tais-toi* («Замолчи» — фр.), — пробормотала девушка.
Эмма не собиралась разбираться в их пререканиях. Куда больше её сейчас интересовало, откуда здесь взялись комплектующие душевой кабины.
— И это называется Национальный парк? – брезгливо скривился Фрэнсис, озвучивая мысли Эммы. – Что здесь делает душевая насадка?
Эм мысленно показала ему средний палец. Можно подумать, она лично принесла сюда мусор.
— Не знаю, Фрэнсис, — проговорила она, скручивая шланг. – Но мы обязательно унесем её и выбросим в ближайшую урну.
— Нет уж, — поморщилась Мари. – Тащить на себе лишний вес…
— Я сама понесу, — оборвала её Эмма.
Ей жутко надоело слушать недовольные речи. Этот поход уже утомил её сверх меры, и хотелось просто бросить всех этих людей в лесу. Кроме Лин. Ну еще Колина, он веселый.
Со стороны тропы послышался треск веток и к группе вышел Флоран.
— Что я пропустил? – удивлённо вскинул брови он. – Я слышал крики…
— Леа приняла шланг за змею, — ехидно хихикнула Мари.
Леа еще не успевшая приобрести нормальную окраску, побагровела еще больше. Она отошла к рюкзаку, села и стала демонстративно в нём копаться, опустив голову.
— Может уже будем готовить обед? – пробурчала она, зарывшись в рюкзак почти с головой.
Эмма могла понять, насколько той сейчас некомфортно. Но заставить себя её жалеть не могла.