Шаги по...
Шрифт:
– А по весу мало! Им вес нужен. Что изменит?! – «коллега» достал третью папиросу.
– На! – Михалыч протянул папиросу, что держал в руках. – Мало! А что сейчас что-то изменит? – он передумал и закурил «Беломор», вспомнив батю.
– Пойду я! Тут на пачке мой номер телефона! – «коллега» встал и протянул пачку.
– Четырнадцать! Или ещё что есть? – Михалыч встал, улыбнулся, вспомнив загадку из детства.
– Четырнадцать! Мы уже можем в КВН играть! – улыбнулся «коллега».
– Теперь в КВН не игрют – в КВНе работают! – улыбнулся Михалыч.
– Эт–т–т–т точно! – «коллега» бросил
…Михалыч придвинул свёрток к себе.
«Московский телеграф»! На глаза попалось –
«О полиции»
Мы все надеждой занеслись –
Вот–вот пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались –
Городовые новой формы!
Д.Д. Минаев
Он перевернул газету – «Август 1881г.»
« …раскол «Земли и Воли» на «Народную Волю» без Земли…» – выхватил взгляд.– « Ещё накануне нового года 1881 г. Лорис–Меликов представил на утверждение Александра II проект коренной реформы pyccкого государственного устройства, в основу которого…»
Отложил газету и взял скрученные «в трубку» листки.
Листки были вырваны из какой-то тетради. Их было немного. Желтовато–голубые плотные, они были исписаны черными чернилами ровными рядами букв.
Новые абзацы начинались с еле различимым увеличением интервала и с «красной строки» далеко отстоявшей от левого края страница.
Страницы начинались со слов –
«…он мне ответил, «что мои исследования траектории движения Луны не могут быть объяснены кроме как наличием чужой воли или желания неизвестного мне разума или безумия.
Я уверен, что данный процесс не является Божественным проявлением, ибо противоречит идее Божественного построения мира, но признать данное явление Диавольским мне не позволяет моя Вера.
Однако, если Диавол и смотрит неустанно на нас Луной, то Господь – Солнце смотрит на него, охраняя нас. И если, по моим расчётам Луна полая внутри, то Земля наша – Матушка несет в чреве своем зарождение нового и опасного для нас». На что я ему ответил, что «не след судить о Воле Господа Нашего, ибо его помыслы недоступны нам – Земным.
А он мне в мартовском письме заметил, что «Что за воля, коль людишкам смерть грядёт!» Опечален я таким видением мира брата своего. Однако Воля Господня и в этом явственна мне!»
Михалыч отложил листки. Открыл пиво, «сельдь», разломил «городскую».
Он ещё раз посмотрел газету – «1881год».
«Странно и нехорошо!» – подумал он.
Взял, перевернул несколько листков.
«…очевидно, что надо отличать народ от населения.
Население – есть совокупность живых людей, а народ – это совокупность людей, имеющих не только традиции, но и память о деяниях своего народа, своих предков. А поскольку «память» – то, что дается не по ублажению и учебе, а по рождению, то дана она в нутро человека, поскольку явления сие были до его – грешного.
А является она и в перегудах сопелки на дневном базаре, и в наличниках домовых, и в говоре ямщика, давая ему не забыть, что он часть народная.
А поскольку народ и земля неразрывны, то и он – часть земная. А может и где-то суть её, а может и боль её.»
Михалыч отложил листки.
– Про наличники, пожалуй, он прав. Есть что-то в них не от мира сего! – он встал и прошелся по кухни. – По Нему получается,
что одним даётся память о земле своей, а другим нет!Одни, значит, свободны, но, как к земле прикованы, а другие без памяти и болячек «где притулился – там и дом!» – Михалыч отхлебнул пива и начал читать дальше.
«…вот это и не даст возможности благолепия. Ибо – «а что будет смерд делать на земле?»
Если можно ничего не делать – то он и не будет! Что есть – отказаться от «крови Земли»? Это есть отказаться от зависимости от неё.
А свободу выдержит ли раб? Нет! Свобода пагубна для раба! Ибо «если чадо не знает, с какой целью проснулось, то не дано ему и проснуться будет!»
Конечно, не есть и спать рождён человек! А есть дано, чтоб было с чем сравнивать низость свою. Есть и пить – только Бога гневить! А он малый и серый забыл об этом. И пастыри не напоминают об этом, меняя кресты серебряные на золотые.
В смуте и сумлении я! А, ну, и в правду настанет время, как по земле будет ходить человек не работающий, не болеющий за день завтрашний?
Что же делать будут Братья его! Неужель будут поставлять корм и одежду ему, как лошади «на выездку» сегодня поставляют хомут с серебром, абы показать, что любим мы его Грешного – раба нашего!
Ибо он показывает верховодство своё над низостью павших? Или им не уготована участь быть избранными, не познать своё соучастие с народом?
Не получил я ответа на сие. А жаль!
Не дано Людям познать других, – а придётся среди себя жить!
Согласен с Другом моим, что не помазанник он Божий! Так ведь так и до смещения Христа дойти можно! Где и что начинается? Где и что кончается?
В непонятливости я – как можно звать к тому, чего показать не можешь?!..
От Диавола всё это! Все разговоры – от Диавола! Только дела наши от Господа нашего!
«За день поклонов земле – сто дней радости!» Что же это-то так! По–некрасовски – так мужик тогда в радости должен купаться? А может и купается? Может нам не ведома эта радость? Может мы радость балыком осетринным мереям, а он чем-то другим, – что нам не ведомо?»
…Михалыч встал и подошел к окну.
– Сволочи! – сказал он неизвестно кому. Сел и опять взял бумаги.
«…очевидна ведь простая вещь промысла Божьего – нет никого рядом кроме человека, что рядом.
...А говорил я ему, что звезды – это хорошо тогда, когда на земле порядок.
Ах ты, Колюшка– свет Иванович, вот полгода как нет тебя! Звезды! «Звезды! Судьба!» – сказал бы отец мой – Михаил Андреевич!
Ты же сам говорил, что «не долететь нам не в куда» и сам говорил – «А лететь надо!»
Ах, ты, Колюшка! А на Земле не лучше без тебя стало!»
– Кибальчич! – Михалыч отложил записи и подошел к окну. Постоял, пошел в комнату включил компьютер. – Что изменилось?
Если раньше буковки выписывали, и время было подумать, «пока макаешь в чернильницу», то теперь пиши «что хочу», как хочу! А пишут то же! Время жгут!
Михалыч выключил компьютер.
«…Придется воителям мира людей держать народишко в страхе и повиновении его до тех пор, пока они не поймут, что – «для чего они». И будет сила уходить в войну и в блуд, и в грех, ибо её девать больше некуда! Настанет время, что и жизнь не «в любовь».