Шаги за спиной

– Но я же мог убить его!

– Тем лучше. Знаешь почему ты не уйдешь?

– Почему?

– Потому что я позвоню в милицию. И если ты мне будешь не очень нравиться, я тоже позвоню в милицию. Теперь слушай сюда.

Правило первое: все, что я скажу, делать беспрекословно.

Правило второе: в постели тоже командую я.

Правило третье: если узнаю, что ты с кем-то встречаешься, сядешь за разбой. И не пугайся так – я тебя все еще люблю.

Давай деньги.

46

Кабинет был затемнен, для удобства некоторых, черезчур нервных больных; на стене горела неяркая лампочка, изображавшая свечу, над ней надпись: «горя другим, сгораю сам» – какой-то древний, не совсем скромный девиз. Врач был давним другом Валерия, вместе учились в школе.

– Когда это началось? – спросил врач.

– Три дня назад.

– Сразу или постепенно?

– Сразу. Я сразу почувствовал, что кто-то идет за спиной, обернулся, но никого не было. Когда я пошел дальше, шаги возобновились. Я оглядывался много раз, пока добрался до дома.

– Что произошло перед этим?

– Кое-что произошло, но, извини, я не могу тебе рассказать.

– Понятно. Это было нервное потрясение?

– Да, именно нервное потрясение. И кроме того, я наглотался газа из баллончика.

– Я примерно представляю, что это было, – сказал врач. —

Тебе разве не говорили, что нужно быть осторожнее?

– Кто?

– У тебя ведь была клиническая смерть. После этого не обходится без осложнений.

– Но что значат эти шаги?

– Ничего не значат, возможно. У тебя слуховые галлюцинации. Рефлексы сохранны, снижения интеллекта нет.

Зрительных галлюцинаций не было?

– После того – ни разу.

– Меня беспокоит вот что, – сказал врач, – резкое начало.

Что-то происходит в твоем мозгу. Согласись, ведь нормальные люди несуществующих шагов не слышат.

Врача звали Федором Николаевичем или просто Федькой, в школе он был толстеньким и вялым, обычно прогуливал физкультуру, часто болел. Сейчас он стал намного шире, но полнота не портила его, а только придавала солидности. Он носил очки и глаза его умно улыбались из-под стекол. В школе был отличником.

– Значит, ты считаешь меня ненормальным? – спросил Валерий.

– Нет, но процесс идет.

– Куда же заведет меня этот твой процесс?

– Вот этого пока сказать нельзя. Может быть, все пройдет само собой. Но можно ожидать и худшего. Например, галлюцинации усилятся настолько, что ты перестанешь отличать их от реальных звуков. Могут появиться зрительные галлюцинации, тогда ты потеряешь контакт с реальным миром.

Остаток жизни проведешь у нас, под присмотром. Будем кормить тебя с ложечки. А возможно, уже начлось разрушение твоего мозга. А разрушение мозга не остановить – тогда ты просто умрешь. Сейчас я тебя только пугаю: ЭЭГ не показала никаких нарушений, кроме слегка повышенного давления. Это все в пределах нормы. Но мы не знаем, что будет дальше. Если что-то изменится, сразу же обращайся ко мне.

– Ты мне сможешь помочь?

– Не обещаю. Но не исключено. Вот, я выписываю рецепт, будешь пить успокоительное. Ни в коем случае не волнуйся. Еще один такой срыв может оказаться последним для тебя.

– Но может и не оказаться?

– Да, может и не оказаться. Кстати, я хотел спросить тебя, как там, на том свете. Я собираю свидетельства побывавших там.

– Я мало что помню, – ответил Валерий, – самое удивительное, что я запомнил – это скачок времени. Как будто кто-то передвинул стрелки на внутренних часах. А что говорят другие?

– Разные вещи, порой любопытные. Я не религиозен, но сейчас вполне уверен, что загробная жизнь существует. По крайней мере несколько минут наша душа живет без тела, в другом мире. Она порой приносит из того мира разные мелочи.

Такие, как твои шаги за спиной, например. Попробуй не обращать на них внимания.

47

Они шли по набережной. Небольшой скверик с двумя кафе и неисчислимыми выгуливальщиками собак скрывал их от города.

– А ты знаешь, – сказала Тамара, – ведь мы с тобой похожи.

Когда я была маленькой, врачи предсказали мне раннюю смерть. Наверное, после этого я сама захотела стать врачом, чтобы спасти себя. Они даже говорили, что я не доживу до двадцати, но вот – мне уже почти двадцать, а я чувствую себя совершенно здоровой. И даже счастливой. Но счастливой наполовину.

– Сейчас я ничего не могу, – сказал Валерий.

– Да я и не виню тебя, я просто так сказала. Родители скрывали от меня, но я была настырной. Я искала медицинские книги и читала их, и даже много понимала. У меня был врожденный порок, который не поддавался операции и каждый день я знала, что умру. Я каждый день жила как последний.

– А сейчас? – спросил Валерий.

– Сейчас у меня все в порядке. Порок куда-то пропал. Но все равно я живу каждый день как последний. Я счастливая; я умею быть счастливой от самого маленького, от этой травинки, например (она нагнулась и сорвала травинку, Валерий тоже сорвал), и я умею чувствовать чужую боль как свою. Например, мне жаль тот цветочек, который сорвал ты, ты вырвал его с корнем и он теперь умрет. Но смерть не страшна, когда к ней привыкаешь. Она ходит где-то рядом и скалит зубы, но подойти боится. Ты и сейчас слышишь шаги?

– Да.

– Тебе хочется оглянуться?

– Да. За нами кто-то идет?

– Нет, никого, – обернулась Тамара. – А сколько шагов ты слышишь? Сколько человек идут за нами?

– Трудно сказать. Иногда я точно знаю, что он один, иногда их два или три.

– Шаги мужские или женские?

– Похоже, что мужские, но иногда появляются и женские.

– А голоса? Может быть, ты слышишь голоса, как они переговариваются, преследуя тябя, или ты слышишь как шуршит их одежда, или ломаются прутики у них под ногами, или шум дыхания?

– Нет, ничего похожего.

– Они близко?

– По-разному. Сейчас совсем близко. Сейчас они почти наступают мне на пятки. Мне так и хочется поскорее убрать ногу, чтобы на нее не наступили. Они должны слышать все, о чем мы говорим. Я пробовал быстро оборачиваться, понимаешь, вот так, из-под руки. Я оборачивался и шел, глядя назад.

– Они исчезали?

– Нет. Если я поворачивался справа, они оказывались слева от меня, и наоборот. Они продолжали идти.

– Они очень громкие?