Шаги за спиной

Она проверила прочность стульчика. Все же лучше было бы, если бы кто-то поддержал, подумала она. Куда он пропал? А я на самом дееле боюсь, такая трусиха. А что, если привязать еще одну веревку, пониже? Ведь вешать белье придется еще не раз.

Она вернулась в комнату и поискала веревку. В стенном шкафу были груды хлама: тонкой проволоки, гнутых гвоздей, планочек, бутылочек, старых пластинок и кусков обоев, каких-то жестянок, педаль от велосипеда, плакат о пользе канцелярского клея, сито, закрытое газетой с заголовком «Факт истории». Ничего, похожего на веревку. Придется вешать так.

Чепуха. Я уже совсем неврастеничка.

В дверь коротко позвонили и Людмила вздрогнула: здешний звонок был непривычно резким.

– Это ты? – спросила она сквозь двери.

– Я.

Она открыла.

– Очень хорошо, что ты пришел. Мне нужна твоя помощь.

– Чтобы повесить покрывало?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я вспомнил, что ты стирала и вспомнил о нашем балконе. Я думал о тебе.

– Это на тебя не похоже, – сказала Людмила, – но спасибо.

Почаще думай обо мне и увидишь, что это не так уж плохо. Я удивительная женщина: за все это время я не устроила тебе ни одного скандала.

– Разве это так удивительно?

– Скандалы – главное оружие несвободных женщин. Я вообще-то не скандальна, хотя могу. Ты еще успеешь меня оценить.

– А если не успею? – спросил Валерий.

– Успеешь, вот только повесим белье и я начну. Что, испугался? Я пошутила, не пугайся так.

Валерий разулся и вышел на балкон.

– Надень тапочки, простудишься.

– Не хочу.

– Какой-то ты странный сегодня.

Людмила замолчала, взяла его за плечи и повернула к себе – совершенно мужским движением. Заглянула в глаза.

– Что ты там увидела?

– Ты очень напряжен.

– Да. Ты тоже.

– Наверное, это магнитные бури, – Людмила взяла покрывало и встала ногами на стул, – держи меня крепче.

Валерий взял ее за талию и посмотрел на свои пальцы.

Пальцы побелели.

– Не дави так сильно, – сказала Людмила, – я же тебе не силомер.

Она повесила первую прищепку. Еще несколько секунд и будет поздно. Решайся!

Валерий неуверенно подтолкнул Людмилу и она покачнулась и наклонилась.

– Ровнее держи. Не помощь, а черт знает что. У тебя откуда руки выросли? Я же сказала, не дави так, ты меня проткнешь!

Она поставила еще одну прищепку и посмотрела вниз.

– Что с твоим лицом?

– А что с моим лицом? – эхом откликнулся Валерий.

– Оно какое-то яростное. Чего ты хочешь?

– Я хочу… – начал Валерий и сбился.

– Ты хочешь?

– Я хочу.

Людмила спрыгнула со стула, оставив покрывало болтаться, спрыгнула и прижалась к нему:

– Наконец-то!

Он пробовал вырваться и сказать что-то в свое оправдание, но Людмила уже толкала его в комнату, впиваясь поцелуями в губы, щеки, глаза, переносицу, подбородок.

– Сорви, сорви с меня одежду, – хрипел ее голос, – я люблю, когда срывают!

Валерий просунул пальцы за воротник и дернул изо всех сил. Что-то оторвалось.

– Только не задуши, – заметила Людмила в скобках – совершенно спокойным голосом – и захрипела снова.

Смог бы я ее задушить? – подумал Валерий. – Нет, ведь останется тело.

Он уже сорвал платье; сейчас платье путалось в ногах.

Людмила приостановилась и освободилась от тряпок, тоже в скобках.

– Срывай!

Она разрывала на нем рубашку. Третья пуговица была пришита крепко и не отрывалась. Он сорвал остальное, довольно неуклюже и повалился на постель. Постель была не убрана.

Поцелуи начинали пробирать.

Вдруг Людмила замерла как кошка, услышавшая тихий звук; поднялась.

– Я люблю в полутьме, – сказала она, подошла к окну и задернула штору. Возвращаясь, она наступила на платье и слегка поскользнулась. Платье было скользким, а пол лакированным, паркетным.

Валерий чувствовал, как стучит его сердце и видел этот стук на своей груди – сердце заметно приподнимало кожу. Что со мной – это похоть, страсть, или я все еще люблю ее?

Людмила упала сверху и стала вслепую срывать остатки одежды.

Часа через два они успокоились настолько, что смогли разговаривать.

– Ты просто зверь какой-то, – сказала Людмила.

Валерий молчал.

– Нельзя доводить себя до такого состояния, – продолжила Людмила, – если ты хотел, то нужно было так и сказать.

– Я боялся, что ты не поймешь.

– А я и не понимала ничего. В последние недели ты стал совсем непонятный. Неужели трудно сказать простыми словами то, о чем думаешь, то чего хочешь? А потом ты превращаешься в зверя. Это так просто – сказать. Я люблю тебя. Скажи.

– Я люблю тебя, – ответил Валерий и снова замолчал.

Людмила подождала и спросила:

– О чем ты думаешь?

– Не знаю.

– Так не бывает. Ты должен думать обо мне.

– Да, я думаю о тебе.

– Правильно. В следующий раз прямо так и говори, не заставляй вытягивать по слову. А о чем еще ты думаешь? Не сейчас, а вообще.

– О своей болезни.

– О чем?

– О тех шагах, которые я слышу. Я стараясь их не замечать, но не могу.

– Мы можем включать магнитофон. Так, чтобы в комнате всегда была музыка. Хочешь?

– Нет. Когда я не хожу, то шагов не слышно. А слишком много музыки утомляет.

– Да, ты прав, – согласилась Людмила. А о чем еще ты думаешь?

– Ни о чем.

– Ты не хочешь, чтобы я тебя поняла?

– Это невозможно.

– Ты же не пробовал говорить откровенно. Ты делал все непонятно, как будто специально.

– Наверное для этого.

– Для чего?

– Вот, ты уже меня не понимаешь, – сказал Валерий и продолжил, – еще я думаю о том, как уходит время. Как уходит жизнь. Иногда мне кажется, что жизни осталось совсем мало.

Как будто предчувствие смерти. С этим ничего поделать нельзя.

– Давай помолчим, – сказала Людмила.

– Давай. Но в тишине это слышно еще сильнее.

– Что слышно?

– Как уходит жизнь.

– Нет, – сказала она, – я просто устала от разговоров.