Шахматы. Чёрная королева

— Воды? Зачем?!

— Пить наверно хотела. Зачем еще.

— Как она выглядела?

— Вы что сейчас услышать хотите?

— Как выглядела, я тебя спрашиваю! Задумчивая, грустная, может, не в себе была. Было хоть что-нибудь, что в глаза бросилось?

— Ну, радостью точно не искрилась. — Уколол Сергей, и извиняться не стал. — А так, вела себя как обычно. Только перед самым вылетом…

— Что? Что было?

— Да будто вялая она какая-то. На регистрации еще в сторону повело. Сослалась на головную боль. Как вы и сказали, я проследил за тем, чтобы в самолет она села, и все.

— Что все?!

— И все! Ушел! Улетела, не волнуйтесь.

— Останови самолет. — Выговорил в усталости Вадим. — Останови самолет! — Выкрикнул из последних сил и телефон до хруста в ладони сжал.

— Шутите? Как я самолет-то остановлю?

— Не можешь? — Нервно усмехнулся Вадим. — Тогда это сделаю я.

Резко по тормозам дал, останавливаясь посреди дороги, и голову на руль положил.

— Это конец. — Сам себе не веря, рассмеялся. — Это конец!

Выкрикнул, по рулю кулаками ударяя.

— Дай мне телефон. — На водителя глянул, а тот с сомнением на хозяина покосился.

— Он у вас в руках…

— Дай! Мне! Телефон! Свой телефон мне дай! Мне позвонить нужно! Дай мне!

Получив аппарат, всего на мгновение усомнился, а потом криво усмехнулся и набрал номер.

— Рейс до Нью-Йорка заминирован. Бомба находится в хвостовом отсеке самолета. Взорвется через двадцать пять минут. — Проговорил и отключился. На взгляд водителя развел руками и неловко пожал плечами. — Звони Дятлову из Минздрава. Нужна скорая и реанимационная бригада к трапу. Острое отравление психотропными или сильнодействующими препаратами. — Выговорил и будто отключился, настолько автоматизированы были все остальные его действия.

Все, что дальше помнил, так это долгие разбирательства с доблестными правоохранителями, скупые разборки и договоренности с авиакомпанией, бегло всплывали в памяти бестолковые ответы на четко поставленные вопросы. А еще Марту помнил, когда ее из самолета на носилках вынесли. Даже не бледную — зеленую. Ее билет в бизнесе и просьба «не беспокоить» были лишь дополнением к общей картине.

Три дня в реанимации она провела без сознания, на четвертый дважды приходила в себя, на пятый, наконец, проснулась и даже могла отвечать за свои слова, то есть явно понимала, что происходит. На Вадима посмотрела глазами, полными ненависти. И спрашивать не надо было, за что ненавидит — за то, что понял все, что вытащил. У него в ответ на это слов как-то в первый момент и не нашлось. Посмотрел только со все понимающей тоской.

— Почему ты мне не сказала, что тебе закрыли визу? Почему ты мне не сказала, что тебе некуда идти? Неужели ты действительно считаешь, что я не должен был этого знать?

— Ты чужой… И ты мне только кажешься… Тебя нет и никогда не было в моей жизни. Я в твоей была, а ты в моей — нет.

— Ты глупая женщина. — Проронил шепотом. — Ты просто не можешь понять, что пыталась сделать. Насколько большую ошибку хотела совершить.

— Давай обойдемся без этого… — Отвернула Марта голову в сторону и закусила губу.

— Давай… — С участием, с самоотдачей кивнул.

— Уходи.

— Сейчас уйду.

— Я уеду. Обещаю тебе.

— Теперь уже так просто не получится.

Вадим медленно кивнул головой, позволяя Марте ощутить всю серьезность его намерений. Чтобы даже в своем полусознательном состоянии оценить смогла весь смысл сказанного.

— Это не просто больница, солнце. Это лечебница для душевнобольных. Ты пришла в себя, я рад. Правда, рад. — Ровно вещал, не отвлекаясь на эмоции. — Я три дня как в бессознательном состоянии, пока врачи стабильности не добились. Сейчас отпустило, но не настолько, чтобы взять и выкинуть тебя на обочину, будто бродяжку. Мне ведь не все равно… — Скривил губы, ядовито улыбаясь. — Ты останешься здесь. Пройдешь курс лечения сроком в два месяца для пациентов с нестабильным эмоциональным фоном. А потом хоть на все четыре стороны. И я со спокойной душой смогу сказать: «сделал все, что смог».

— Это шутка такая? — Проскрипела Марта хриплым голосом.

В горле пересохло, но попросить воды было выше любых потребностей. Теперь выше. Больше она ничего и никогда у него не попросит. Самой себе пообещала, увидев Вадима напротив ее койки, в палате. Бледного, точно как те же больничные стены.

— Больше никаких шуток. — Ласково, с заботой проговорил Вадим и ее ладонь погладил.

Марта попыталась это прикосновение сбросить, как вдруг поняла, почему чувствовала в теле все это время скованность. Она привязана. Руки, ноги, поперек впалого живота. Бортновский этому ее пониманию лишь улыбнулся. Не весело… с болью.

Послышался звук закрывающейся двери и Вадим подобрался.

— Это твой лечащий врач, Марта, Леонид Звягинцев. Он за тебя отвечает. На ближайшие два месяца он твой царь и бог. Сделай так, чтобы оставлять тебя дольше обозначенного срока причин у него не нашлось. — Мягко наказал и на этом ушел, оставляя Марту наедине с врачом, который обладал каким-то неестественным, нечеловеческим взглядом. Таким же сумасшедшим, как и у его пациентов.

Вадим приходил два раза в неделю, не чаще. С Мартой не встречался, но иногда наблюдал за тем, как она ходит, смотрит, как она спит. Общаться с окружающими Марта не желала, как, впрочем, не обращала внимания и на все старания лечащего врача.

— Абсолютно асоциальна. — Утверждал врач с лукавой полуулыбкой всякий раз, как встречал Вадима.

— Терпения у нее больше, чем у тебя. Только и всего. — Обеспокоенно пояснял тот в ответ и уходил.

— Вадим Алексеевич, не хватит, нет? — Однажды не выдержал Сергей и сцепил зубы, мысленно отсчитывая десятки, такой взгляд получил в ответ.

— Все под контролем. — Отмахнулся тот, вопреки недобрым мыслям.

— Она сорвалась просто. С кем не бывает? Это повод отправить ее в психушку?

— Это не психушка. Это практически санаторий, в котором за ней всегда присмотрят и проследят. И вообще… — Рукой махнул. — Какого хрена я тебе все это говорю?..

— Знаете, что неправы. — Едко заметил Сергей, чем в точку попал. Бортновский недобро прищурился и головой покачал, самого себя осуждая. Он действительно был неправ. Только признавать это отказывался.

— Просто не хочу, чтобы в следующий раз, как я отвернусь, она сиганула из окна. — Зло процедил.

— Вы себя сейчас слышите? Это же бред!

— Бред — это то, что я до сих пор терплю твои высказывания. — Нехотя в сторону водителя повернулся, на что тот губы поджал, но отступать не собирался.

— Она же никогда вам не простит. — Пробормотал, а Вадим Алексеевич глазами сверкнул, подлокотник рукой сжал.

— Я себе тоже не прощу, если с ней что-нибудь случится.

— Марте Вениаминовне говорить об этом пробовали?

— Да пошел ты! — Психанул и голову запрокинул, а водитель криво ухмыльнулся: в странном разговоре не было победивших или проигравших.