Шакал

— Тот же вопрос можно задать и тебе.

Рейджа цензура не беспокоила. Его не только не волновало чужое мнение, он также знал о репутации Дариуса, его благородстве по части слов и дел. Образец добродетели скорее отрубит себе боевую руку, чем станет участвовать в пьяном дебоше.

— Я ищу рабочие руки, — сказал его брат.

— Для чего?

— Я задумал построить дом, отличающийся крепостью и безопасностью.

Рейдж нахмурился.

— В нынешнем жилье тебе тесно?

— Я строю для других целей.

— И ты используешь людей для возведения такого места? Тебе придется избавиться от рабочей силы по окончании строительства, уложив всех в одну могилу.

— Я искал работников из нашей расы.

— В этом пабе с такими туго.

— Я не знал, куда еще пойти. Наша раса слишком разобщенно живёт. Не найдёшь своего в толпе людей.

— Порой это благо — оставаться невидимым.

Когда в пахнущей цветами ночи раздался звон, Рейдж посмотрел на башню с часами на колдвелловской площади. Остановившись, он вспомнил о весьма гостеприимной даме лёгкого поведения, что жила в трех кварталах отсюда.

— Брат, прошу простить, но я должен быть в другом месте.

Дариус тоже остановился.

— Полагаю, речь не об охоте.

— Подождёт до завтра. — Рейдж пожал плечами. — Эта война никогда не закончится.

— Да, учитывая твое отношение.

Когда Дариус отвернулся, Рейдж схватил мужчину за локоть.

— Хочу отметить, что этой ночью я сразил двух лессеров. Или ты думаешь это пятна от чернил?

Рейдж предоставил рукав пальто из кожи на оценку. Но Дариус даже не посмотрел на него.

— Ты постарался, брат мой, — сказал мужчина ровным тоном. — Я так горжусь тобой.

На этом Дариус высвободил руку и направился в сторону берега реки. Рейдж посмотрел в его сторону. И пошел в противоположную.

Только спустя какое-то расстояние он смог успокоиться и дематериализоваться к женщине, которая никогда не отвергала его развратные приставания. Он убеждал себя, что именно гнев на излишнюю уверенность в своей правоте, присущую Дариусу, мешал ему сосредоточиться.

В эту ложь он почти поверил.

Глава 3

Следующим вечером, после захода солнца и в безопасной тьме, Никс открыла парадную дверь фермерского домика их семьи. Толкнув москитную сетку, она вышла на крыльцо, и дверца с треском вернулась на место.

Никс всю жизнь слышала этот звук, каждый ее этап был связан с ним. Детство. Юность до превращения. Взросление. Сейчас… как бы ни называлось это время.

Жанель ушла больше пятидесяти лет назад…

Москитная сетка снова открылась и закрылась, и Никс знала, кто вышел из дома. Она надеялась провести какое-то время в одиночестве, потому что дневные часы тянулись бесконечно долго. Но молчаливое присутствие дедушки тоже ее устраивало. К тому же, он здесь не задержится.

— Ты в амбар? — Не оглядываясь, спросила она. — Рановато сегодня.

Вместо ответа он с кряхтеньем сел в один из плетеных стульев, сделанных собственными руками.

Она нахмурилась и посмотрела через плечо.

— Ты не собираешься работать?

Дедушка достал трубку из кармана рабочей рубашки. Мешочек с табаком уже был в его руке. Заполнение трубки — слишком интимный ритуал, чтобы пялиться во все глаза, поэтому Никс опустилась на верхнюю ступеньку крыльца и посмотрела поверх лужайки на амбар. За шипением старомодной зажигалки последовал знакомый запах табака.

— Когда ты уходишь? — спросил он.

Никс развернулась. В отличие от хлопка москитной сетки или запаха табака из трубки, голос ее дедушки был едва уловим. И не удивительно, что она не сразу смогла сложить тихие звуки в слова и предложение.

Но потом она покачала головой.

Но не в качестве ответа.

Дедушка поднялся и подошел к ней, выпуская на ходу дым, который поднимался над его головой и растворялся в воздухе. Она подумала, что он хотел обратиться к ней, но он прошёл мимо, спускаясь по лестнице и ступая на молодую зелёную траву.

— Прогуляйся со мной, — сказал он.

Никс вскочила и встала рядом с ним. Она не помнила, когда в последний раз он просил ее о чем-то, тем более — составить ему компанию.

Они молчали по пути к амбару, и дедушка открыл боковую дверь, оставляя главные входные ворота нетронутыми. Никс вошла в холодное тёмное пространство, заполненное запахом дерева, и ощутила, как гулко забилось ее сердце. Это была святая святых их дедушки. Никто не входил сюда.

Вспыхнули лампы на потолке и стенах, и Никс попыталась сдержать изумленный вздох. Небольшие лампочки были подвешены к стропилам, сияя как далёкие звезды галактики, другие старомодные светильники испускали жёлтый свет. Сделав глубокий вдох, она не смогла устоять на месте и подошла к двум строительным козлам в центре помещения.

На них располагалось произведение искусства.

Гребные лодки Адирондака являлись наследием великого прошлого, первая была создана в середине 1800-х для спортивных интересов богачей, что приезжали к озёрам и горам севера штата Нью-Йорк. Спроектированные под двух пассажиров и их багаж, с низкими бортами и шире чем каноэ, а весла расходились накрест от центрального сидения, предназначенного для проводника.

Хотя за последние сто семьдесят лет многое изменилось, оставались те, кто ценил старинные ручные работы, и ее дедушка служил небольшому списку постоянных клиентов.

Никс пробежала пальцами по длинным кедровым планкам вдоль борта.

— Ты почти закончил ее. — Она прикоснулась к рядам крошечных медных гвоздей. — Она очень красивая.

На козлах для пилки дров стояли еще четыре лодки: две из них получили первые слои ласкового покрытия, через которое проступали медовый цвет дерева и его текстура. Еще одна представляла собой только каркас. А последнюю он чинил.

Никс развернулась. Дедушка стоял перед разложенными инструментами, мерцающая выставка зубил, молотков, шлифовальных станков и хомутов расположилась у стены амбара, возле длинной рабочей поверхности. Все лежало на своём месте, и там не было ничего электрического. Дедушка делал лодки по старинке… с викторианской эры, когда он начал, и по сей день. Та же техника. Неизменная дисциплина.