Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

— О чем это ты? — сказала Бет. — Не желаешь ли мне разъяснить? Мне кажется, я этого заслуживаю.

— Господи, — продолжала Мэри Энн, — так и есть. Так оно и есть. «Где мы, бывало, сиживали», «Рождественские санки»… Боже мой, да ты — сентиментальная шлюха.

— Понятно, — проговорила Бет, — что ж, возможно с твоей точки зрения, с позиции циничного подростка…

Тут она умолкла; дверь открылась, и над ними нависла массивная фигура Карлтона Туини. Он принес три банки «Золотого сияния» и открывалку.

— Так быстро? — оживленно спросила она.

— Пиво теплое, — буркнул Туини.

— Я неважно себя чувствую, — сказала Бет, взяла свою сумку и направилась к двери. — Ничего серьезного, просто голова раскалывается. Пойдем, Карлтон. Прошу тебя, отвези меня домой.

— Но мы же… — начал он.

Бет открыла дверь и вышла в коридор. Уже оттуда, не оборачиваясь, она сказала:

— Это, безусловно, самый грязный дом, в котором я бывала за свою жизнь.

Сказав это, она ушла. После секунды колебаний Туини оставил банки и пошел за ней. Дверь закрылась, и Мэри Энн осталась одна.

Она огляделась, чтобы найти плащ. Подождала, пока Бет и Туини уйдут наверняка, бросила ключ в сумочку, захлопнула дверь и пошла по коридору.

На крыльце сидели две чернокожие толстухи; они пили вино и читали журнал про кино. Обогнув их, Мэри Энн спустилась по ступенькам и влилась в поток прохожих.

Волна музыки обрушилась на нее; симфонический оркестр бушевал и гремел. Она застыла в дверях, потом спустилась по двум низким ступенькам, глядя на свои ноги и одновременно рассматривая рисунок на полу. Потом вдруг увидела прилавок и поразилась этому; даже рот открыла от удивления. Неужели она прошла так далеко? Подняв голову, она увидела Джо Шиллинга, расположившегося за прилавком. Он обсуждал пластинки с молодым человеком, похожим на студента. Ближе ко входу Макс Фигер подметал пол шваброй; значит, она проскочила мимо него.

— Здравствуйте, — сказала она.

— О как, — угрюмо посмотрев на нее, сказал Макс. — Смотрите, кто пожаловал.

— Простите, — ответила она.

Обернувшись, Макс через весь магазин крикнул Шиллингу:

— Смотрите–ка, кто решил заскочить к нам, чтобы поздороваться!

Шиллинг быстро взглянул на них и отложил пластинку.

— А я уже начинал беспокоиться.

— Я опоздала, — сказала она, — простите.

— Опоздала, но не слишком, — ответил он и снова заговорил с покупателем.

Она сняла плащ и аккуратно отнесла его вниз. Когда она поднялась обратно, молодой человек уже ушел и Джозеф Шиллинг один стоял за прилавком. Макс подметал тротуар возле магазина.

— Рад тебя видеть, — сказал Шиллинг. Он раскладывал пластинки — новые поступления от фирмы «Виктор». — Ты навсегда вернулась?

— Естественно, — ответила она, заходя за прилавок. — Прости, что тебе пришлось позвать Макса.

— Ничего страшного.

— Наверное, ты даже свой утренний кофе не успел выпить, да?

— Да.

У него было вытянутое, в морщинах лицо, и сегодня он казался особенно неповоротливым. Нагибаясь, чтобы вытащить что–нибудь из коробки, он делал это очень осторожно.

— Как поясница? — спросила она.

— Как чугунная.

— Опять я виновата, — сказала она. — Давай я разберу коробку. А ты пойди и выпей кофе.

Шиллинг сказал:

— А я уж думал, ты вообще не придешь.

— Я разве не обещала, что приду?

— Обещала, — он сосредоточился на пластинках, — но я не был уверен.

— Иди пить кофе, — сказала она и вдруг добавила: — Почему это я за тебя решаю?

Он посмотрел на нее с чувством; не сводя с нее глаз, он прочистил горло, пытаясь что–то сказать.

— Иди пить кофе, — повторила она; ей не хотелось, чтоб он так на нее смотрел.

Он вынудил ее уйти. Или, по крайней мере, не сделал так, чтобы она смогла остаться. Ей снова стало страшно, и она попятилась от него к входной двери. Какая–то женщина зашла в магазин и принялась изучать стеллаж с пластинками.

Стоя в глубине, Джозеф Шиллинг передумал и не стал ничего говорить. Он пошел к своему кабинету. Она слышала его шаги. Значит, ей не придется говорить ему сейчас; она скажет потом. Или не скажет вовсе.

— Да, мэм, — сказала она, повернувшись к покупательнице, — чем мои помочь?

Глава 20

После работы Джозеф Шиллинг повез ее ужинать в «Ла Поблана». Тот самый ресторан, куда они ходили в первый день. Их особенное место.

Огоньки свечей расцвечивали полумрак, сквозь который они шли за официантом к своему столику, тоже тому самому. Невысокие столы были накрыты красными клетчатыми скатертями. Стены глиняные, в испанском стиле, потолок низкий, а в конце зала — резные перила а–ля рококо, увитые старым плющом. За ними сидели и играли легкую музыку три музыканта в испанских костюмах.

Официант усадил Мэри Энн, положил перед Шиллингом раскрытое меню и отбыл. Над залом витало облако из сигаретного и свечного дыма; слабый гул голосов смешивался со звуками оркестра.

— Здесь так спокойно, — сказала Мэри Энн.

Джозеф Шиллинг слышал ее голос и теперь, держа в руках меню, посмотрел на нее через стол, чтобы убедиться, то ли она чувствует, что говорит.

— Да, — согласился он, потому что в ресторане действительно было спокойно. Люди приходили сюда поесть, отдохнуть, поболтать друг с другом; приглушенный свет создавал ощущение глубокой безмятежности, словно все — и люди, и столы — мерцали и плавились, как свечи, становясь одним неподвижным целым. Он отдыхал. Он чувствовал, как напряжение отступает и он становится таким же, как все люди вокруг.

А вот девушка не могла расслабиться; она сказала, что ей спокойно, но сама сидела, точно маленький жезл из слоновой кости, сложив руки на столе: в свете свечей ее белые кисти казались очень холодными. Нет, она не была спокойна; она была твердым, резным, зеркально отполированным механизмом, как будто лишенным всяких чувств. Она ушла в себя, не оставив снаружи ничего, кроме осмотрительности. Она все слышала и видела, даже не глядя на него, но и только.

— Хочешь, чтобы я выбрал еду? — спросил он.