Шаман

Филиппов щёлкнул каблуками, развернулся и торопливым шагом покинул кабинет.

Не задерживаясь в приёмной, он выбежал в коридор и скорым шагом устремился по нему. Полицейские при виде коллежского советника, мчащегося с горящими хищным огнём глазами, немедленно расступались в стороны, освобождая широкий путь грозе петербуржских уголовников.

Ах, как бы он хотел провести это расследование сам! На бескрайних просторах дикой, первобытной тайги! Никаких террористов, убийц, грабителей, трактирных осведомителей! Только ты и доверенное тебе уникальное дело!

Но кто отпустит главу столичной сыскной полиции одного в тайгу? Тем более, сейчас, когда город задыхается от уголовно-революционных преступлений?

Да и в сорок четыре года бродить по Сибири тучному, привыкшему к кабинетной работе организму уже тяжеловато. Это дело для молодого, дерзкого сыщика, полного телесного здоровья и подвижного ума, не отравленного пылью архивных бумаг.

Часть первая «Дело о СЛТ»

Глава 1

18 апреля 1908 года

Пятница

4 часа 10 минут

Санкт-Петербург,

Набережная Обводного канала

Молодой высокий парень Пётр Суворов, сыщик уголовной полиции, насквозь продрогший от моросящего ледяного дождя, наконец добрёл до своего дома по чёрной, погружённой во мрак ночи набережной.

Одинокий тусклый газовый фонарь, маяком зовущий его в тёплую квартиру на пятом этаже доходного дома, живительной точкой света пробивался сквозь сырую тьму. Возле фонаря неподвижно стояла скучающая лошадь, запряжённая в чёрную, такую же как ночь, карету. Тишина.

На всякий случай сжав рукоять своего самовзводного револьвера Нагана, расположенного в самодельной кобуре за спиной, Пётр принял решение тихонько проскользнуть мимо лошади в парадный вход своего дома. Смертельно уставший, он не имел ни малейшего желания пересекаться с обитателями кареты, кем бы они ни являлись. Но когда он поравнялся с лошадью, дверца кареты приоткрылась, и из-за неё высунулся амбал в полицейской шинели, с петлицами губернского секретаря 4 , вечно недовольную физиономию которого можно было узнать при любом освещении, – Николай Елагин, сыщик уголовной полиции Петербурга.

4

Губернский секретарь – чин 12-го класса Табели о рангах, равнозначен младшему лейтенанту. Петлицы губернского секретаря носились надзирателями (сыщиками «на земле») с гордостью – этот чин был для них высшим, третьим по счёту.

– Что за лохмотья ты напялил? – строго спросил Елагин, поднося к лицу карманные часы. – И где ты шатаешься в такой час? Я тебя с пяти вечера тут дожидаюсь, уже одиннадцать часов подряд!

Пётр отпустил рукоять револьвера и приблизился к карете.

– Что случилось? – спросил он.

– Батя 5 ищет тебя по всему городу! Весь сыск на уши поднял! Где ты только шатаешься?! – гневно рявкнул Елагин, спрыгивая на мостовую.

– Работаю по убийству, – сухо ответил Пётр, начиная наполняться раздражением от хамского тона. Елагин служил в «летучем отряде» – подразделении сыска, созданном для обходов и облав, – поэтому своими вопросами лез не в своё дело – к расследованию убийств он отношения не имел.

5

«Батей» сыщики за глаза называли начальника уголовного сыска Филиппова: тот знал о таком прозвище и относился к нему благодушно.

– Достал ты меня! В третий раз караулю тебя здесь полночи! Когда мне спать теперь?! В десять опять на службу!

Истинная причина раздражительного отношения Елагина была понятна. После проведённых Петром нескольких успешных расследований его многие сыщики начали недолюбливать, посчитав выскочкой и карьеристом. Его эффективная деятельность сказалась на общем фоне, царящем в отделении, – к сыщикам, привыкшим работать посредственно, начальник сыска Филиппов стал относиться строже и требовать больше. Многим из них это не понравилось, и они увидели в Петре проблему, которая встала им костью в горле.

Елагин, например (середнячок по оперативным меркам, но ввиду огромной физической силы очень способный в задержании преступников), в свои тридцать два года не смог получить от начальства столько похвал, сколько «спесивый сопляк», всего два года назад пришедший в сыск с улицы. Как человек не очень развитого критического мышления он даже не пытался ревность и раздражение к заслугам Петра скрывать. Тупым Елагина назвать было нельзя (такие при Филиппове не работали), но и гением сыска он не являлся.

– Так что случилось, Коля? – спросил Пётр, заставив себя перейти на примирительный тон – инструмент, который практически всегда эффективно работает.

Елагин вздохнул, поправил фуражку, оглядел Петра с головы до ног.

– Батя ищет тебя со вчерашнего дня. Рвёт и мечет. Велел найти и передать, чтобы ты в десять утра явился к нему в кабинет. Можешь прийти в гражданке, – он осмотрел рваное грязное пальто Петра, – только навряд ли в такой. Это всё.

– А что случилось?

– Я не знаю, – буркнул из-под усов Елагин, отвязывая от фонарного столба вожжи и забираясь на козлы. – Где ты нашёл эти лохмотья?! Я тебя еле узнал в них!

Не дожидаясь ответа, да и не особо желая его услышать, он хлестнул вожжами по скучающей лошади, и та, развернувшись, спотыкаясь, замёрзшая, пошла вдоль Обводного канала в сторону реки Екатерингофки. Очень скоро тёмный силуэт кареты слился с чернотой текущей ночи. Только стуки подков да скрип колёс ещё какое-то время из непроглядной тьмы раздавались.

Пётр быстро зашёл в парадное, тихо прошмыгнул мимо похрапывающего швейцара и взбежал по ступеням лестницы на последний, пятый этаж многоквартирного дома. Тихонько отперев дверь, он шагнул внутрь своего жилища.

Скинув с себя промокшее рваное пальто, за бесценок купленное на толкучке и используемое для конспирации, Пётр прошёл на кухню и поставил на разожжённый примус чайник с водой. Присев за стол, он протянул к сильному пламени свои посиневшие от холода ладони и принялся терпеливо ждать, когда тепло через них разбежится по всему его продрогшему телу.

Ко сну его не клонило – срочный вызов Филиппова его взволновал. Начальник прекрасно знал, что он работает по очень сложному делу – убийству купца на Московском шоссе, – и поэтому по мелочам его сейчас отвлекать бы не стал. Что могло такого случиться, чтобы тот поднял для его розыска весь сыск, он понять не мог. Вроде бы нигде не накосячил, ответственно ведёт операцию по задержанию особо опасного преступника. Вероятно, случилось что-то неожиданное, экстраординарное. Но почему связанное именно с ним? Такое не могло не настораживать.

Услышав шум забурлившей воды, он выключил примус, налил часть кипятка в большую кружку с чайным листом, а остальную залил внутрь алюминиевой армейской фляги, со времён госпиталя использовавшейся им грелкой. Пройдя в спальню, он бросил флягу на кровать и шагнул к старому платяному шкафу, доставшемуся с арендованной квартирой, дверца которого опять самовольно открылась, угрожая начищенной одежде пылью. Внутри него в свете электрической лампочки сверкнул серебристыми искрами повешенный на вешалке мундирный сюртук, словно решив о себе напомнить. На тёмно-зелёном сукне располагались две медали: «Знак отличия военного ордена четвёртой степени», в народе называемый «Георгиевским крестом» 6 , вручённый Петру два с половиной года назад за храбрость, проявленную в Мукденском сражении, и нагрудная серебряная медаль «За усердие», заслуженная полтора года назад за раскрытие убийства купца. Смахнув с чёрных бархатных петлиц пылинки, Пётр плотно закрыл дверцу и шагнул к прикроватной тумбочке. Отхлебнув чай, он поставил на неё кружку и, потирая ладонью обожжённые свежим кипятком губы, повалился на кровать.

6

В 1913-м году «Знак отличия военного ордена» был назван «Георгиевским крестом» официально.