Шаманский бубен луны

Сидит в ложе рядом с княгиней, запамятовала как зовут, Софья Владимировна, вроде — она в монокль глядит, неспешно с господимчиком беседует. Я ж втихомолочку побежала в ложу, подслушать. — Сударыня, милостивая государыня, Софьюшка! — Его слова к ней наполнены неподдельной нежностью и уважением. Он ее красиво так называет, она в ответ то на французском, то на английском чирикает, пытается говорить на русском, и видно, что не знает слов, не знает, как отвязаться от ухажера. Их общество прерывает лакей, приносит кофе в чашечке. Там кофею на полкопейки, но Софьюшка все равно обжигается, морщит губки, а мой господимчик вскакивает, — покорнейше прошу извинить, — за что вы извиняетесь. — Я в душе пепелю его гневом, а сама всем нутром ощущаю, как в руках Софьюшки вальяжный, импозантный, уверенный в себе офицер превращается в закомплексованного юношу. Он что-то говорит про долг перед Родиной, а она только веером от него отмахивается. Вышел он из ложи, сам, как веер качается, по стенке волочится. — Ух, думаю, щас с моста сиганет. Я к нему, с помощью, в белых перчатках ручки протягиваю. Благоуханный цветочек моего сердца меня увидел, мундирчик одернул и с другими офицерами напился в буфете.

В это время в прихожей затрещал звонок. Не закрывая карт и обмахиваясь ими, словно веером, тетя Тоня пошла открывать. Ступала как барыня, осанку держала гордо, как-будто на том балете присутствовала.

На пороге стояла Вера.

— Карты? — с ужасом протянула она.

— Проходите, Верочка, — велела тетя Тоня, а сама сникла, словно перышки собрала в кучу.

Вера прошла в комнату, ухнула на диван.

— Будешь? — показала тетя Тоня на карты.

— Я за Асей. — Вера сгребла колоду и стала раскладывать свой пасьянс. — Любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет…– последнее выпадало чаще. Вера разозлилась, обратилась к Асе. — Наташка Бердникова пригласила на день рождения. Я сказала, что придем.

— Не пойду, — коротко брякнула Ася.

— У тебя же прошел синяк.

— Да, но губа еще нет. — Может и хорошо, что Алексей не приходил, а то бы точно подумал, что Ася травмоопасная, руки, глаза, губы.

Дом у Бердниковых был маленьким, как у синьора Тыквы из «Чиполлино». Две комнаты, кухня-прихожая. На весь дом два окна, две кровати — впритык между стенами. Одна входная дверь, одна перегородка, один стол, одна тумба с телевизором.

По настоятельной просьбе хозяйки в дом заходили по очереди. Первой зашла Ася. За ней ворвался морозный воздух, погнал дымку от жарких блинов по углам. В сковородке лучилась клякса, так случалось, когда выливали остатки теста. После того как свежий воздух разогнал синюю дымку, под низким потолком стала видна лампочка с апельсиновым оттенком. Она висела на витиеватом проводе так низко, что ее приходилось обходить по кругу. На столе в тарелке лежали дырчатые лепешки, щедро томленные сливочным маслом. Весь подоконник был заставлен блюдцами с малиновым, земляничным, клубничным, смородиновым вареньями, в одном — мед.

На втором подоконнике сидел белый кролик с красными глазами.

— Заяц! — закричала Ася и бросилась к окну.

— Кролик, — усмехнулась Наташа и предупредила. — Укусит.

Потом в дом с клубами пара зашла Вера — румяная, счастливая, шумная. Потом Валя Бородулина, — сразу ударилась плечом об умывальник, из носика в полупустое ведро с отходами брызнула вода.

Наташа ногой отодвинула ведро в угол, показала на комнату.

— Пальто в зал, на кровать.

— Наташ, можно я поглажу кролика? — попросила Ася.

— Можно пощипать.

— Не поняла.

— Можешь пощипать мех.

— Как это?

Наташа надергала пушистого облачка, сложила в стеклянную банку.

— Это, наверное, больно? — пожалела животное Ася.

Наташа подняла кролика за уши, всучила ей в руки.

Сразу почувствовала, как колотится его сердце, бухает, как пушка. Пахло от кролика навозом, шестью, сухой травой. Прижала к груди, принялась гладить: от носа до хвоста. Хвост жесткий, как камешек, уши распластаны по спине. Дрожал всем телом. Ася не знала, как успокаивать животных, чмокнула в нос, вернула на подоконник.

— С парнями надо целоваться, а не с кроликами, — фыркнула в усмешке Таня Компотова.

— Ты о чем? — Асе стало ужасно неловко, словно ее застали за постыдным разглядыванием порнооткрыток, тех самых, которые Таня однажды притащила в школу. Это было фото с фото, плохого качества — размытые силуэты дородных дам во всей неприкрытой красоте. Честно говоря, Ася залипла, немного возбудилась и все такое. Таня, заметив интерес, вдруг спросила у Аси, знает ли она что такое секс. — Конечно, это шесть в переводе с английского. — Прочитала в Таниных глазах «дура», удивилась мысленно пересчитала — уан(один), ту(два), фри(три), фо(четыре), файв(пять), секс(шесть), — повторила: Шесть! — хотя спорить не стала, английский она знала плохо. — Таня насильно подарила Асе грустную даму, развалившейся на ложе, в подушках с шелковыми кистями. Лицо видно плохо, а все остальное очень даже отчетливо. Ася фотографию спрятала под дырчатой доской дорожных шахмат. Туда мать точно не залезет. Теперь у Аси появилась настоящая женская тайна. Сколько раз представляла, что фотку найдут и как ей будет страшно, стыдно, сколько раз порывалась выбросить, и уже стала забывать о ней. Случай испугаться представился. Саша скучал. Поковырялся в письменном столе Аси, нашел маленькую белую коробку дорожных шахмат, а так как умел играть только в шашки, легко расставил шахматные фигуры в шашечную позицию, позвал Асю. Вот вечно брат ее подставлял. Ася так испугалась, что попыталась отболтаться, сбежать. — Да пару раз — в уголки! — Ну если пару раз, да в уголки, — сделала первый ход, воткнула белую пешку в дырку черного квадрата. Саша быстро проиграл. А потом проиграл еще раз десять. — У тебя неправильные шахматы! — вдруг разорался он и стал трясти коробочку. Но шахматы дорожные и просто так не вытряхивались. И все равно Ася испугалась до одури. Там же запрятана ее постыдная тайна. Брат в дырке заметил разноцветность, стал ковырять подложку. — А вот этого делать не надо, — смутилась, с шахматами убежала в комнату, ножницами отколупнула дырчатую платформу, выудила фотку, стала рвать дородную даму на кусочки. Вся беда в том, что брат уже стоял сзади и видел ее экзекуцию. — Это то что я думаю? — потянулся он к обрывкам. — Да, щас прямо так я тебе и призналась, что это зарубежное порно и оно ее будоражит. — Утопила «даму» в унитазе, а на следующий день на письменном столе обнаружила кусочек фотобумаги с волосатым треугольником, четко определила часть тела. Спокойно лежала на виду, а ведь мать с утра поливала цветы и не обратила внимания.

Компотова Асю всегда раздражала. После восьмого класса их из трех «а», «б» и «в» сформировали в два — «а» и «б». Многих двоечников и хулиганов красиво попросили удалиться в профтехучилища, хорошистов из «в» перевели в «а», остальных в «б». Таня Компотова сразу завоевала внимание одноклассников. Бесцветная, маленькая, неказистая, и при этом с огромным самомнением, ну как в такую не влюбиться. Сама же Компотова бредила Колей. И днем и ночью только о нем и говорила. Вообще Колю никто никогда не видел, но все про него знали. Таня до потери сознания делилась подробностями, что он ей сказал, показал, как открыл дверь, как не открыл, как увидев ее, сбежал за дом. Две недели назад она ездила в Пермь и купила ему на день рождения три белые гвоздики, правда денег хватило только на две, третью украла. Коля цветам удивился, отказался в пользу Тани и «от счастья» насыпал ей в лифчик семь пустых патронов. И вот уже вторую неделю она грела их своими плоскими грудями. Когда Таня переодевалась на физкультуре, патроны со звоном просыпались на пол, она их подбирала, возвращала в лифчик, отказывалась бегать, получала двойку. В общем Таня была странной и ее патроны никак не выходили у Аси из головы. Смотрела на сухую розу Алексея и тоже думала засунуть себе в лифчик. Раз так наклонилась, что сухая головка выпала. — Ох! Ах! Это Алексей подарил на свидании. — Но слава богу, хватило мозгов этого не делать.

— Давайте в комнату, — позвала Наташа и пошла встречать других гостей. Там уже новые войны за квадратные сантиметры прихожей — толкались, подпирались, вставали на цыпочки. Чей-то голодный палец уже залез в варенье, сладкой цепочкой изгадил подоконник, остывшую сковородку, стол, пол. Что за дурацкая привычка! Теперь весь пол станет липким. У дверей кривлялась Бородулина, рассказывала какую-то чушь, снова, наверное, сплетничала про кого-нибудь. Саму не видно, только трели на высоких нотах, басовитый хохот. Все благоговейно на нее смотрели, примеряли рассказ на себя — вздрагивали от ужаса. Не дай бог попасть в бородулинскую историю. Капец полный! Совсем с ума посходили. Вообще Ася старалась не пересекаться с Бородулиной ни в школе, ни за ее пределами. От ее насмешек хотелось плакать, а эти дуры ржали, гоготали даже в несмешных местах. Ася на месте Наташи гнала бы ее в три шеи. Хотя здесь чужой дом, чужие правила.

Ася уже решила, что пробудет здесь немного и потом слиняет.

— Натаха, а у тебя есть варенье персик? — сморщила носик Бородулина, с ногами взобрались на кровать, подсунула за спину подушку с шелковыми кисточками.

— Откуда у нас персики?! — парировала Наташа. Проворно убрала телевизор на пол, застелила тумбу газетой.

Наташа высокая, стройная и при этом неуклюжая, неаккуратная. Обувь стаптывала за месяц, на пальто вечные пятна. И все равно ее любили и уважали. В ней чувствовалась внутренняя стабильность, женственная нега, которую сложно изобразить. Наташа всегда горела добрым огнем и при этом себя не растрачивала. При улыбке на подбородке у нее появлялась ямочка, словно ловушка, тупичок для скверны. Бородулина играла с Наташей в подружек, притворялась замечательной, и при этом с ума сходила, чтобы напакостить, обидеть Наташу. Но не получалось, проливалось попусту, как вода в сито. И что бы она не вытворяла, в ответ получала до чертиков мягкую улыбку. Бородулину это корежило, выворачивало и виноваты в этом были другие одноклассники, которые боготворили Наташу и побаивались Бородулину. Старались с ней не спорить, не натыкаться, не дразнить. А в итоге своим равнодушием и настроением сотворили что-то гнусное и ужасное и дали ему волю. Асе все-таки было ее немного жаль, видно, что человек запутался в своих поступках. Настолько увлекся подлостями, что теперь сам боялся оказаться под ударом.

Бородулина в красках рассказывала про Вия из одноимённого фильма.

— У меня шиза поехала, — делилась она впечатлениями. — Прикинь! Подымите мне веки!

Наконец Наташа принесла блины. Кружила на месте с тарелкой в руках. Как в фильме «Вий», изо всех щелей потянулись руки, кривые пальцы. Кто-то ударился головой об лампочку — тускло запрыгали тени.

— Он здесь, — загробным голосом произнесла Бородулина и показала на ползущего по стене вверх призрака.

Девки взвизгнули, уставились на потолок. В полумраке при дерганном свете их лица становились ужасно некрасивыми, с уродливыми морщинами. Они уже не выглядели ровесниками — казались древними ведьмами, приспешниками Вия. Бородулина глотала блины и одновременно нагнетала жути. От Вия она перешла на «рогатого», приплела Гоголя, — Вчера вечером домой иду, а луна полная, яркая, красотень, а тут туча. Бах! И нет луны. А на меня «рогатый» идет, фосфором светится, копыта, как булыжники. Топ! Топ! Земля трясется, — рассказывала так подробно, будто и на самом деле видела. — Честное слово, смешно, думала Ася. — Нафига это слушать? Ася прошла к тумбе, свернула блин в треугольник, уголком макнула в мед, и тут Бородулина добила. — Идет, орет, пинает человеческую голову, а волосы, как у Аськи Мурзиной, только все в крови. — 'Вот ведь сволочь!" — поперхнулась Ася, с ухмылкой зажевала.

Блины быстро закончились, к слову сказать, досталось не всем. Самые мнительные не дотронулись, а остальные уже изобрели новое блюдо, макали в варенье и мед вареную картошку. Ася попробовала. Да уж, еще то извращение!

— Наташ, — вышла Ася на кухню, — давай, с днюхой тебя. А я домой.

Наташа скисла, глубже запахнула фланелевый халат. Весь ее вид говорил, что она и сама не очень довольна этим вечером, пару раз прерывала: «Ах, какой ужас… Не надо рассказов… Ну прошу тебя…Только не сегодня». — Но эту Бородулину ничем не остановить, если только кирпичом по балде.