Шаманский бубен луны

— А у вас в детстве была мечта?

Учительница смутилась, покраснела.

— Я хотела стать монашкой. Хотела прочитать Шекспира в подлиннике. Хотела работать экскурсоводом, чтобы побывать в Париже.

Ася представила, как Екатерина Алексеевна в монашеской одежде едет на поезде в Париж и читает Шекспира в подлиннике. О, мамма мия! И Ася сделала ужасно неловкую и глупую штуку. Она дала оценку чужой мечте, назвав ее глупостью. Учительница очень мило и вежливо улыбнулась и прервала душевный разговор. Ася принялась извиняться, учительница извинения приняла, и все равно Асе было неловко.

При возвращении из музыкалки Асю постепенно окружала темнота, словно выползала из подъездов, подвалов, подворотен. Уже стали зажигаться тусклыми огнями первые окна, хотя небо все еще оставалось светлым. От этого были видны цветы на низких подоконниках первых этажей, занавески с мелкими квадратами. Иногда, птицами в клетке, в окнах появлялись лица, сразу пропадали, словно пугались быть увиденными. Кошки же наоборот замирали мохнатыми сфинксами, щурились, жмурились и пропадали в печали свой задумчивости.

Ася шла наискосок через двор одноклассницы Нины Василекиной — точно чертила диагональ на белом листе бумаги. У дальнего угла, против течения тропинки, чернел подъезд пятиэтажного жилого дома. Дверь в темный подъезд отсутствовала, и ветер спокойно гулял по этажам, его движение было незаметно, но Ася знала, что оно было. Нина жила на первом этаже в ухоженной двухкомнатной квартире, с почтовой щелью в двери. Именно через нее вместе с газетами и письмами в квартиру врывался подъездный холод и запах хлеба. На другой стороне дома, в полуподвальном помещении, располагался хлебный магазин. Для Аси это особый шик, не надо бегать за тридевять земель. И можно сгонять в халате и тапочках, и покупать не то что есть, а выбирать между черным и белым.

Нина ключом открывала дверь, просовывала ладонь в щель с металлической крышкой «почта», тянула вертикальный шнур вверх, таким образом заставляя «собачку» замка выскочить из паза. Ася никогда не понимала, как устроена эта хитрая система. Однажды не удержалась, уточнила. Все было просто: один конец веревки был вдет в крючок собачки. Безусловно, для Аси это был ценнейший опыт. Предложила матери. Мать назвала кучу причин, почему это им не подходит. Во-первых, почтальон не пойдет на третий этаж, во-вторых, надо портить дверь, резать в ней дыру, в-третьих, это небезопасно, вместо газет могут бросить спичку и еще много других проблем.

В окнах Нины мелькали разные тени. На подоконнике в царственной позе сидела Вера, словно какая-то великая актриса. Сперва Ася не поверила своим глазам, уж больно величава была картинка. Присмотрелась внимательнее. Ну конечно же, это Вера, вот и ее красное платье, короткое каре, длинные музыкальные пальцы. Вера с кем-то разговаривала в комнате, укоризненно качала маленькой головой, нежно играла коленями, обтянутыми подолом платья.

— Вера, — позвала Ася.

Вера как будто услышала, повернула голову и одеревенела. Ася радостно помахала и прочитала на ее губах — чтоб ты сдохла! — потом быстрехонько развернулась и пропала за шторой.

Ася от такой картинки белой стала, как кролик. Вера не может так поступить, не может так сказать! Ася ошиблась, напридумывала. Они же близкие подруги! И тут в окне засветилась Наташа Бердникова, ямочкой на подбородке улыбнулась, задернула штору. Ася поняла, что сейчас от нее отгородились как от чуханки.

Зашла в подъезд, позвонила в дверь Нины, раз другой, стала руками, ногами колотиться.

— Позови, Веру, — орала в щель «почты», совала руку, чтобы найти веревку.

— Уходи, — требовала Нина. — Нет здесь Веры. С чего ты взяла?

— Как нет?! — выдыхала Ася свой гнев. В этот момент она не смыслила ни бельмеса. Ей в голову не могло прийти, что ее могут обманывать. — Я ее видела в окно.

— Ты ошиблась, — успокаивала Нина и рукой придерживала пластину щели. — И вообще не порти мне праздник, у меня сегодня день рождения.

Слова «день рождения» ошпарило так мощно, что Асе захотелось взвыть так же, как орала дурочка Анфиса, когда пролила на себя масло. — Они празднуют, а ее не позвали. Как прокажённую, как… как…как…

За дверями шушукались, потом раздался взрыв хохота, вновь шушуканье. Ася отошла от двери, села на ступеньку и заревела. Стало жутко больно где-то в груди. От внутренней боли ломало кости. Была уверенность, что вместе со слезами с ее тела сходит кожа. И тут в углу ступени, среди мусора, она разглядела сброшенный кокон, струпья уже бесполезной чужой плоти. Удивительно, но сама природа дала подсказку. Ася раскопала из пыли рваную, бледную личинку. В этих мертвых бескровных останках кто-то недавно жил и, может быть, был счастлив. Ася, конечно, надеется, что это так, хотя, конечно, это большая глупость. Тетя Тоня всегда говорила: — Разве может гусеница быть счастливой? У этой бездушной твари две задачи — жрать да срать. Ох-хо-хо! А она сама в кого превращается? — подумала Ася. — В глупого, злостного подростка. Еще чуть-чуть и станет первоклассной гадливой гнидой. Наверное, — говорила тетя Тоня, — все подростки проходят эти стадии, только некоторые раньше, вот к примеру, Вера, созрела раньше Аси. Она уже бабочка, а ты еще гусеница, ну, или в процессе. И теперь у них налицо конфликт интересов, несовпадение. Что ж, добро пожаловать! Куда? Да кто ж его знает куда? — Взрослым хорошо, они уже получились, а ты в ожидании…ценнейшего жизненного опыта.

Не ссы! Все будет норм! — поднялась Ася со ступеней, утерлась рукавом.

Пересекла площадь, остановилась перед тропинкой. Впереди подозрительно светло от девственной целины. Больше похоже на ловушку. По осени тропа гнусно раскисала, превращалась в болото. Сверху предательский лед со снегом, снизу незамерзшая жижа, можно не хило ухнуть, хапануть по уши. Сейчас ну совсем не то время и настроение, чтобы сокращать и хавать. Решила не рисковать, двинулась по площади. Она напоминала огромную заасфальтированную кляксу, без разметки, краев. Правда кое-где пунктиром в сугробах лежал бордюрный камень, вот вдоль него и двигался длинный жидкий поток людей. В поток порой вклинивались легковушки, вахтовые или рейсовые автобусы. Они протискивались к обочине, высаживали пассажиров и вновь, свирепо пыхтя черным газом, возвращались на свою сторону. В этот момент люди сердились, некоторые переступали в снег и грязь на обочину, другие стояли в ожидании. Вид у всех был разный, от равнодушия и усталости до свирепости и гнева. Вся эта суета напоминала огромный котел, в котором варилась сырая человеческая каша. Ася старалась избегать площади, не нравилось ей здесь, непроизвольно ощущала энергетику трагедии.

Впереди шла пара, женщина держала мужчину под руку, что-то рассказывала, он слушал. Асе они показались счастливыми. Ничего не значащий разговор, он несет авоську, в ней бумажный кулек с печеньем — видны выпуклые колосья «Юбилейного». Печенье так пахнет, что перебивает выхлопные газы автомобилей. От его запаха становится по-семейному уютно, словно эта площадь мгновенно превращается в кухню — в это единственное сухое и надежное место на свете. Женщина рукой в красной вязанной перчатке — в тон помады, придерживает воротник пальто, щебечет соловьем. Асе ужасно приятно, что она через слово говорит спутнику «спасибо, милый, хорошо, отлично», все так вежливо и душевно. Сейчас дома согреют суп, съедят с хлебом, а потом будут пить чай с печеньем. Ничего особенного. У них ничего не менялось, менялось только у Аси.

Близко проехала машина. Совсем близко. Ася шарахнулась на обочину. Женщина посмотрела на Асю, и она почему-то подумала, что им мешает. Веселого мало, если тебя подозревают в подслушивании, подглядывании. Может, женщина вовсе об этом не думала, но Ася уже словила этот взгляд, сделала вывод. И зачем она только посмотрела, обратила внимания на нее. Быстро обогнала.

А потом случилось несчастье. Ася уже обошла группу людей, дедушку с палочкой, и вдруг истошно заверещал женский голос. Ася сразу почувствовала, что этот голос касается и ее. Ну почему ее? Она тут при чем? Обернулась. Увидела стоящий автобус, вокруг него толпились люди, и всюду солнечными пятнами валялось печенье «Юбилейное». На асфальте, у заднего колеса автобуса в истерике елозила женщина и пыталась за руку вытащить тело… Дальше Ася смотреть не стала, уверила себя, что тело обязательно живое.