Шаманский бубен луны

Ася приветливо махнула Дрыщу. Тот оскалился в улыбке. Она оглядела салон острым взглядом, на Стаса озарилась светом.

Стас уже встал, уступая ей место, призывно замахал, но автобус настолько переполнен, что пробраться было невозможно. Раскрасневшиеся, разрумяненные девицы заполонили все пространство, им галантно уступали, они смущённо соглашались.

Дрыщ привстал, оглядывая салон.

— Все? Поехали?

Ася увидела в окне испуганные глаза Веры. Может, показалось? Лихорадочно огляделась, задергала Дрыща за рукав. — Э…тормози. Вера осталась.

Дрыщ равнодушно оглянулся:

— Сама дойдет, кто успел, тот уехал.

— Как? Это же твоя сестра…

— Тем более, — фыркнул Дрыщь, тут же широко улыбнувшись, добавил. — Вот тебя бы я ни за что не оставил.

Ася схватилась за руль и стала его выкручивать, словно от этого её движения автобус мог остановиться.

— Открой!

Дверь распахнулась. Держась за поручни, Ася наполовину вывалилась на улицу, нависла над толпой. В темноте, в лучах болтающегося фонаря долго высматривала Веру. Той нигде не было.

— Вера! — крикнула в темноту и вздрогнула, потому что тут же увидела рядом. Раскрасневшаяся от холода, с растрепанными волосами, она бесполезно грела щеки ладошами.

Палаускас вновь протиснулся вперед, толкнул Веру на подножку и, чтобы она не вывалилась обратно, застопорил проход своим телом, локтями отжал створки на «закрыть». Теперь вынуть пассажиров из автобуса можно было только консервным ножом.

— Поехали? — Дрыщ нажал на газ, тронулся, резко тормознул. Это он так утрамбовал пассажиров. — Кто упал, я не виноват. Держаться надо.

Ася не удержалась, со всего размаху плюхнулась на чьи-то колени. Попыталась встать, но некуда — ее место тотчас заняли. А Дрыщ тормозил и утрамбовывал. Утрамбовывал и тормозил. Вот ведь гаденыш.

При каждом толчке салон сотрясался от раскатистого хохота.

Дрыщ лыбился в зеркало, ласково хвалил машину, ловил рычаги.

И напрасно, напрасно Ася пыталась встать.

Чьи-то руки крепко обхватили ее за талию. Ася резко обернулась и чуть не расплакалась — хуже, наверное, не бывает, она сидела на коленях Алексея. Он ласково улыбался и не отпускал и даже крепко прижал.

— Сиди уж, невеста, — сказал тихо и ласково, прямо в ухо, а оно передало в нутро сердца.

Ася отвернулась к окну. По щеке покатились слезы. Алексей осторожно, незаметно для посторонних, ловил капли пальцами. И от этого теплого прикосновения ей становилось хуже. Не надо этих горячих движений, не надо ласки. Она не могла справиться с желанием попросить всевышнего остановить этот миг навечно. Сердце горело, кровь закипала. Ася не слышала и не видела расшумевшейся толпы молодежи, ее гула и веселья. Она не заметила, что Дрыщ наблюдал за ними в зеркало заднего вида.

Ближе к городу Дрыщ обернулся в салон и громко сказал в микрофон:

— Теперь верю, что женитесь.

Весь салон замер. Наступила неловкая тишина, ее нарушил только надрывающийся звук двигателя.

— Кто? Кто женится?…Кеша?…Паша?…Володя? — задышали вопросы.

— Да они с ним, — подсказал Дрыщ.

И все сразу поняли о ком идет речь.

Первым не удержался рыжий веснушчатый парень с соседнего сидения.

— Лексий, ты серьезно?

Ася встрепенулась, Алексей легко сжал ее ладонь и, не поворачивая головы, спокойно ответил:

— Серьезно.

— А как же Маринка?

— А при чем здесь Маринка? — Ревнивый голос принадлежал девушке на заднем сиденье.

Рыжий обернулся к ней и засмеялся:

— Марин, я пошутил, надо что-то сказать, вот и брякнул, не подумавши.

Ася обернулась, начала торопливо отнекиваться.

— Да Дрыщ тоже пошутил, тоже брякнул не подумавши.

Салон загудел, словно улей. Кто-то захихикал.

— Шутники! От такой нескромной шутки появляются малютки, Не остался в стороне Дрыщь, дернул рычаг, перешел на пониженную скорость.

Молодежь засмеялась.

Дрыщь вновь поднял микрофон.

— Чего ржете? Он свататься приходил, с букетом цветов, не помню, как зовут, с шипами, ах, да розы… Мне Верка все рассказала. А Верка моя сеструха. Я ж к Аське хотел подкатить, а Верка сказала, что у нее есть жених, спортсмен. Вер, скажи, что молчишь?

Удивившись обману, Вера закричала:

— Не верьте ему! Не было букета, была одна роза. — И мечтательно добавила. — Но какая…!

И все сразу поверили. Теперь не просто смеялись, все валились от хохота.

Ася утирала слезы, а вокруг царил праздник — пестрый, молодой, бесконечный. Сочная, как весенняя зелень, отовсюду перла энергетика молодости: гудели голоса, визжали девчата, топорщились вихры. На тонкой наледи окон кудрявыми перьями росли морозные стрелки, витиеватыми всполохами раздвигались хлопья петельной изморози. Если слеза попадала на окно, рисунок тут же менялся, обрастал новыми изгибами вокруг соленой капли. Повсюду чувствовалось неукротимое движение, словно разлив крови в невидимых жилах.

Ася вышла на первой же остановке. Ее сразу окутала темнота, словно пришла с другой стороны тайги за наживкой. Уже уехал автобус, разошлась толпа молодежи, а у остановки стояла фигура, темная на темном, и все равно видно, словно фигура высвечивалась внутренним светом. Алексей! Вспыхнула Ася радостной фантазией, но это был Палаускас. Предложил проводить. Звезды сразу погасли, небо стало темнее, земля тверже. Отказалась, поскорее побежала. Пожалела, что так рано вышла из автобуса, теперь пилить полчаса по морозу. Дура! Надеялась, что Алексей выйдет следом, прогуляются до дома. Еще немного и Ася возненавидит все то, что можно ненавидеть. Начнет с Палаускаса, с его бессмысленного мытарства вокруг нее, крался сзади, словно шел с ней в разведку.

— Ну чего ты там? — усмехнулась Ася. Остановилась, дождалась, когда подойдет.

— Давай провожу. — Черт, какая у него белоснежная улыбка!

— Иди домой…

Она сидела в сугробе скукожившись, будто ребенок во чреве матери. Совсем одна на целой планете, совсем одна в кратере снега, который дальше не пускал дощатый забор с обглоданными зубцами. За их гребнем вровень со снегом тускло горели три запотевших окна чахлого дома, из трубы густо валил дым, словно из печи концлагеря.