Шаманский бубен луны

— Как всегда. — И столько в этом было сарказма, что Асю передернуло. Странно все это, так не похоже на Екатерину Алексеевну. Может, обидеться и хлопнуть дверью, а может, Асе показалось. Зря она возвела поклеп. Но тут Екатерина Алексеевна добила, словно долбанула по башке огромным контрабасом. — На экзамен можно было и не опаздывать.

— Какой экзамен? — всколыхнулась Ася.

— На уроки надо ходить, — съязвила учительница по сольфеджио. Ну, с этой все понятно, всегда была гадиной, но что случилось с Екатериной Алексеевной? Вроде внешне та же, а внутри словно ядом пропиталась.

— Садись на свободное место, — прогнала с порога Асю учительница по сольфеджио, встряхнула золотыми кудрями и обратилась к остальным школьникам. — Кто готов отвечать?

Девочка, маленькая и стремительная, как шестнадцатая доля, вскинула руку.

Золотокудрая осторожно выудила из конверта глянцевую пластинку, держа за обод открытыми ладонями, встряхнула, сдула невидимую пыль, положила на проигрыватель.

Ася впервые слышала это произведение. Как же здорово оно звучало. Дали послушать всего пару минут, потом пластинку остановили. Словно продолжая волшебное, учительница поиграла пальцами, минорным голосом спросила.

— Что это?

— Концерт №23 для фортепиано с оркестром Ля мажор. Моцарт.

За пять лет учебы золотокудрая ни разу не ставила им пластинки. Похоже, берегла от заедания. Вот откуда Асе знать про концерт № 23, если она и первый не слышала?

— Может, скажешь, кто солист? — одобрительно кивнула учительница девочке-воробышку.

— Не-а.

— Может… Ай, ладно, неважно. Пять.

Пришла очередь Аси.

— Это что? — проиграла на фортепьяно золоткудрая.

Ася промолчала. Промолчала на вторую и на третью композицию. Тогда золоткудрая включила магнитофон, оркестр играл «Танец с саблями» Хачатуряна.

— Сла-а-а-ва богу! — взвыла учительница по сольфеджио. — Какой оркестр играет?

— Большой!

— М-да! Хорошо. А еще какой?

— Народный, — выдохнула Ася.

Комиссия многозначительно улыбнулась: что взять с этих народников, никакой перспективы. Ни один уважающий себя человек не пойдет учиться на дешевку. Вот понятно: фортепьяно, баян, скрипка — это уровень, все остальное барахло — любителям игры на корыте. По мнению золотокудрой, народникам большего не дано.

Златокудрая прокашлялась, сжала кулаки.

— Вообще, можешь ответить, какие бывают оркестры?

— Большие и маленькие. — Ася понимала, что несет чушь, но других ответов у нее не было.

— Оркестры бываю симфонические, струнные, духовые, народные, эстрадные, джазовые, — сквозь зубы начала подсказывать Екатерина Алексеевна и про всему было видно, что ей стыдно за свою ученицу.

Ася с отчаянием уставилась на Екатерину Алексеевну. — Что я сделала не так? Екатерина Алексеевна, почему вы так со мной? Вы же у меня остались одна. К черту эту сраную музыку, ко всем бесам это сольфеджио, экзамен! Екатерина Алексеевна, хоть вы не уходите от меня, не бросайте! — Асе захотелось взвыть, разораться, своим гневом разорвать барабаны всех оркестров. Ну же! Полыхни палочками со всей дури, как в шаманский бубен. Бум! Бум! Бум! — колотило в виски, разрывало голову на части. Бум! Бум! Бум! Может, кто услышит этот призывный набат. Эй вы! Боги, шаманы, ведьмы, волшебное зверье — кто-нибудь, услышьте меня! Это просто невыносимо.

— Ну так какой это был оркестр? — выдохнула сквозь зубы золотокудрая, золоторукая, золотогубая, или какая она там. Спросила совсем ни к месту, Ася уже давно потеряла нить рассуждения.

— Симфонический? — спросила Екатерина Алексеевна.

— Симфонический, — тут же подхватила Ася, уверенная в подсказке. По разочарованному вздоху экзаменационной комиссии поняла, что ошиблась. Это была не подсказка, это была засада, равнодушие, усталость, пренебрежение. Да все что угодно, только не поддержка. Ася с тоской глянула на Екатерину Алексеевну, поняла, что такая бессмысленная учеба забодала, и что в этот раз околдованность музыкалкой и учительницей улетучилась безвозвратно. Лучше бы с бабой Верой играла в карты и ела ириски с тёплым чаем, в тонком альбоме рисовала сухие розы, слушала спектакли по радио. Чего она, как Зоя Космодемьянская, постоянно совершала подвиги, кидалась на духовную амбразуру, ходила за музыкальную линию фронта.

Ася отсидела урок с Екатериной Алексеевной, в сотый раз сыграла про отважного капитана, услышала про водителя Бородулина, про зверское заднее колесо его машины, которое оставило Екатерину Алексеевну сиротой. Ася отметила, что эти Бородулины достали даже в музыкалке. В школе одна, здесь второй. Сколько в Губахе этих Бородулиных?

Голос учительницы бесконечно царапал слух, и Ася чувствовала, что внутри неё разгорается острая искорка неприятия, заставляя отдаляться. Отодвинулась в дальний угол, спиной к двери. Если сейчас кто-нибудь зайдет, обязательно шибанет. Когда урок закончился, собрала ноты, стала прощаться.

Учительница, обхватив себя руками, уставилась в темный вечер за окном. На фоне серебристого света луны черный барак виделся гигантским гробом. Он красился холодным пространством в пустынное грустное одиночество. По нему в отражении одинокого уличного фонаря судорожно скреблись когтистые ветви тополей. Ветер катил по дороге поземку, раскачивал тонкие, обледеневшие лапники елей, тенями деревьев крестил соседние дома. Вся жизнь для учительницы стала сплошным погостом.

Издалека, через крыши бараков наползла туча, закрыла луну, накинула на землю густую тень. И вдруг все пропало, точно туча заодно пролила черную краску на звезды. Тихая гиблая мрачность. Только сквозь щели окон доносилось соло ветра, заунывное траурное пение, в котором вспыхивали огоньки высоких нот, перемигивались хрусталики трагического сопрано.

Больше Ася в музыкалку не приходила. Правда, непонятно почему, летом ей все-таки выдали диплом об окончании класса домры. Одни тройки. Ну и на том спасибо.

После музыкалки Ася зашла в ДК «Энергетик». Это был последний шанс увидеть «Зорро». Асе не нравилось ходить во Дворец культуры. Экран здесь был маленьким, обвисшим, со швом посередине. Ну и классика жанра — за сеанс лента обязательно рвалась, хоть раз, хоть полраза. Голоса героев обрывались, кадры плавились серыми дырами, экран перекрывался черными крестами, в будке киномеханика громко хлестал конец ленты. Тут же начинался свист, гам. Пока киномеханик склеивал, заправлял, запускал, в луче света клубился дым сигарет, летал ворох шапок и пыли. Шурша, включался аппарат и начинал из темноты вытаскивать звуки, картинки: вновь скакали лошади, рубились всадники.

Ася не заметила, как вслед за ней в очередь в кассу притулился Шилков. О-хо-хошунька, как хорошо, что он оказался рядом, с ним не так позорно быть одной на вечернем сеансе. Он стоял за ее спиной вплотную и мучительно давил из себя улыбку. Что-то его тревожило. Когда до кассы остался один человек, Шилков все-таки разродился просьбой занять денег. Ася отсчитала требуемые шестьдесят копеек, купила билет. До начала сеанса еще сорок минут. Зашла в фойе, села на скамейку под большим зеркалом, постоянно поглядывала на мужской туалет, делала вид, что ждет своего парня, а он не торопился, заболтался, закурился. Рядом пристроилась девушка, бледная, круглая, как варенный пельмень. Ага, тоже играет роль ожидания. Ну и ладушки. Теперь они похожи на подружек.

Все-таки кассирша гадина — дала неудобные места. Хотя, чего на человека зря гнать волну, зал полный, ни одного свободного кресла. Но непонятно, по какому принципу она продавала билеты, если получилось так, что Ася оказалась между Шилковым и Светличной. С ужасом вглядывалась, как они протискивались по узкому проходу. Пока они, запинаясь, перешагивали чужие ноги, она ехидно придумала остаться на месте. А чо? Клево получится… все будут видеть, что она пришла с парнем. Пусть Светличная удавится собственной злобой, а еще лучше — сбежит, грохнется без сознания.