Шампавер. Безнравственные рассказы
Шрифт:
– Ты опять себя выдаешь, Шампавер, ты что, готов? Скажи мне об этом, прошу тебя, вспомни свое обещание!
– О нет, не то, я хочу сказать, что, если бы я был готов к небытию, а ты бы захотела, чтобы я жил, я остался бы жить.
– Шампавер, ты кощунствуешь. Говоря так о небытии, ты жестоко меня терзаешь!.. Посмотри на небеса, изрезанные зарницами, на равнину, на эти горы, на величественную природу! Посмотри на меня! А после этого, если можешь, верь в небытие!
– Как и ты, Флава, я когда-то любил стихи и высокие слова.
– Увы! Если нам не дано возродиться для счастья в вечности, все было бы слишком ужасно! Жизнь полная страданий и напастей и ничего потом?
– Небытие.
– О!
– Нет! Я в него верю! Люди – трусы, они боятся уничтожения; они сочинили себе будущую жизнь по своему подобию, они баюкают себя и упиваются ложью, которую сами придумали, и довольные этим открытием, умирая на железной койке, они, как безумные, с дурацким смешком на губах, говорят вам: «Прощайте! До свидания, я отправляюсь в лучший мир, мы увидимся там, на небесах!». А потом, с еще более дурацким смехом, наследники, затаив радость в сердце, ответствуют: «Прощайте! Счастливого пути! Мы скоро последуем за вами, припасите нам местечко в райской обители».
Так вот, не будет этого! Несчастные идиоты, вы пойдете туда же, куда идет все, в небытие!.. И я вам это говорю, негодяи, лицом к лицу со смертью и одной ногою в могиле! Не хочу другой жизни, довольно с меня и этой, я призываю небытие!
– Замолчите, замолчите, Шампавер, не кощунствуйте так! Если бы вы знали: ваш взгляд так страшен! Какую же тогда награду получат несчастные за все свои муки здесь, на земле?
– Кто уплатит кляче за пот, лесу за топор, за пилу и за пожары?… Ну, конечно же, есть иной мир и для лошадей и для дубов… Рай!..
– Это заблуждение, замолчите, Шампавер. Господь слышит вас; неужели вы не страшитесь божьего грома?
– Если бы был бог, извергающий громы, я бросил бы ему вызов! Пусть поразит меня громом этот всемогущий бог, который все слышит, я его вызываю!.. Смотри, я плюю на небеса! Погляди вон туда, видишь эту жалкую молнию, она скрылась где-то на краю неба. Можно подумать, что он меня боится. Ах! Поистине, твой бог не слишком-то щепетильно относится к чести; если бы я был богом и держал бы молнии в руке, о, я бы уж не дал себя оскорблять и вызывать такой козявке, жалкому червяку!
Впрочем, вы, христиане, вы повесили своего бога, и хорошо сделали, ибо если он был богом, то заслуживал виселицы.
– О, пустите меня уйти, земля разверзается у вас под ногами! Сатана, ты мне мерзок!.. Пустите меня, Шампавер, я не заключала договора; прошу вас, замолчите, я умру, если вы еще будете кощунствовать! Кинуться вам что ли в ноги?…
– До этого часа я сохранял хладнокровие, но все людские несчастья приводят меня в бешенство!.. О! Если бы я держал человечество так, как держу тебя, я бы его задушил! Если бы я держал твоего бога, я бы его ударил, как ударяю вот это дерево! Если бы я держал свою мать, мать, ту, что дала мне жизнь, я бы распорол ей живот! Какую же подлость она сотворила!.. Ах! Если бы она еще задушила меня в своей утробе, как мы задушили нашего сына… Ужас!.. Я схожу с ума…
Безжалостный мир! Выходит, девушке надо убивать своего сына, не то она потеряет честь!.. Флава, ты честная девушка, ты зарезала своего сына!.. Ты девственница, Флава! Ужас!..
Отойди от могилы, я разрою землю ногтями: я хочу снова увидеть моего сына, я хочу с ним повидаться в свой последний час!
– Не возмущайте его священной могилы…
– Священной!.. Говорят тебе, что я хочу повидать сына в мой последний час! Пусти меня, я разрою могилу.
Дождь лил в три ручья, ревел гром, и молнии, отбрасывавшие огненные сполохи на равнину, освещали Флаву: волосы ее растрепались, ее белое платье казалось саваном, она лежала распростертой
под пучками остролистника. Шампавер, стоя на коленях на земле, раскапывал песок ногтями и кинжалом. Внезапно он поднялся, в руках у него был детский скелет в лохмотьях.– Флава, Флава! – вскричал он, – посмотри же на своего сына; видишь, вот она, вечность!.. Гляди!
– Вы мучаете меня, Шампавер, лучше убейте меня!.. И все это за одно преступление, единственное… Нет, это уже слишком…
– Закон! Добродетель! Честь! Вы удовлетворены, так забирайте свою добычу!.. Варварский мир, ты этого хотел, вот, смотри, это твоих рук дело. Ну что, доволен ли ты этой жертвой? Доволен ты своими жертвами?… Незаконнорожденный! С вашей стороны было большой смелостью родиться без королевского соизволения, без церковного свидетельства! Ну как, закон? Ну как, честь?
Не плачь, Флава, что все это? Пустяки – детоубийство. Столько робких дев совершали их уже по три раза, столько добродетельных девушек ведут счет веснам своим по убийствам… Варварский закон! Жестокий предрассудок! Мерзкая честь! Люди! Общество! Нате! Нате вашу добычу! Я вам ее отдаю!!!..
Шампавер схватил трупик и забросил его далеко; скатываясь по крутому склону, он разбился о придорожные камни.
– Шампавер, Шампавер, добей меня, – прохрипела Флава, похолодевшая и едва живая, – теперь ты готов?…
– Да!..
– Убей меня, дай мне умереть первой!.. Вот, ударь сюда, тут мое сердце!.. Прощай!!!
Шампавер стал на колени, приложил острие кинжала к груди Флавы и, приникнув грудью к рукояти, навалился на нее всей тяжестью и крепко зажал ее в своих объятиях: холодное железо вошло ей в грудь. Флава пронзительно вскрикнула, и крик этот стоном отозвался в каменоломнях.
Шампавер вытащил нож из раны, поднялся и, опустив голову, побрел вниз с холма и исчез в дожде и тумане.
V
De profundis [351]
На следующий день на рассвете, проезжая по дороге, возчик услышал, как под колесом телеги что-то вдруг хрустнуло, – это был скелет ребенка.
Крестьянка нашла у ручья труп женщины, раненной в сердце.
А на Монфоконских холмах [352] живодер, насвистывая свою песенку и засучив рукава, заметил среди вороха рогатин окровавленного мужчину: его запрокинутая голова была погружена в грязь, и наружу выбивалась только длинная черная борода, а в грудь, как кол, был воткнут огромный нож.
351
Из глубины (лат.)
352
Около холма Монфокон находилась парижская свалка.
Приложения
Б.Г. Реизов. «Петрюс Борель»
1
Забытый писатель с тяжелой судьбой, рано закончивший свой творческий путь иумерший вдали от родины, страстный республиканец, говоривший о своей эпохе с отчаянием и яростью, Петрюс Борель представляет собою явление своеобразное и вместе с тем типичное для его времени. Молчание окружило его имя, и только изредка кто-нибудь вспоминает о нем как об оригинале и неудачнике, достойном лучшей участи. Между тем его творчество имеет несомненный интерес, а его духовная трагедия позволяет сделать выводы, имеющие значение не только для литературы.