Шанс (Коммуналка)
Шрифт:
Только сейчас, глядя в насмешливые глаза Голода, Борис ей поверил окончательно. Раздавит, растопчет, сожрет. И забудет за ненадобностью, что был такой, Борис Раков.
Глава 26
Она не знала, что ей делать дальше. Так ее напугало все то, что произошло. Можно было бы кому-то рассказать, но кому об этом расскажешь? Специалисту? Так госпитализирует сразу! И станет Алевтина Бурова пациенткой палаты номер такой-то. Очень даже на радость бывшему мужу.
…Первое, что она увидела, выныривая из глубины своего странного сна, – это лицо, закрытое ладонями. И тут же услышала голос.
– Виктор Васильевич, она жива! Посмотрите же, наконец! Что вы сидите, как истукан, давайте ее поднимем с пола! Ну, же! – кричал рядом Алин сосед Поляков, нависая над стоящим на коленях Марининым.
– Я сейчас, я сама, – засуетилась тут же Аля, поняв, что лежит на полу. Она резко
– Спасибо, – выдавила она, стараясь не смотреть на Маринина.
А он был бледен. Бледен лицом и нем, словно боялся сказать хоть слово. Зато за них обоих выговаривался Поляков.
– Вы так нас переполошили, Алевтина! Я услышал, как вы что-то громко говорили. Вас кто-то напугал? Тут кто-то был? Что случилось-то? Вам сейчас лучше? – выдавал он без остановки, сбрасывая тем самым нервное напряжение.
– Спасибо, Георгий, все хорошо. Это, наверное, был просто обморок.
– Давайте, скорую! Да! Сделают укольчик успокоительный, осмотрят, врачи-то! А, вдруг, что-то серьезное? – продолжал суетиться неугомонный Поляков.
– Нет, спасибо. Правда, уже нормально. Наверное, я много выпила кофе на ночь. Не стоило.
– Это уж точно. Давление подскочило, не иначе. Нельзя ж так! Тогда я пойду, – он почему-то посмотрел на Маринина. Аля невольно посмотрела в ту же сторону. Маринин молча кивнул.
Он закрыл за Поляковым дверь на защелку. А потом подошел к ее креслу и опустился рядом на колени.
Она, поколебавшись чуть, просто еще не веря, дотронулась до его седой макушки дрожащими пальцами. Маринин шумно вздохнул и, обняв ее обеими руками, уткнулся лицом ей в грудь. Ей было немного больно, бывший майор не рассчитал силу, сжимая ее так крепко. Аля тихо вскрикнула. Он вроде как очнулся, слегка отодвинулся, заглядывая ей в глаза. Что уж он там прочел, в ее напряженном лице, страсть или только ожидание ее, но Аля вдруг поняла, что нет у него больше сил сдерживать себя. Отбрасывая тут же все сомнения, стыдливость и страх, Аля расстегнула верхнюю пуговицу его домашней рубашки. Седой клубок волос на груди, к которому прикоснулись ее пальцы, вызвал в ней такую дрожь, что она испуганно и резко убрала руки. Он поднял ее рывком, одновременно потянув за поясок халата, плавным движением, гладя ее уже обнажившееся плечо, затем грудь, откинул ненужный шелк в сторону и прижал ее к себе. Она вдруг возмутилась такой несправедливостью, наткнувшись горячими руками на ткань его рубашки, а не на живую кожу, вытащила полу рубахи из под ремня джинсов и положила обе ладони ему на грудь…
И теперь они не просто соседи…
Аля отчетливо понимала, что держать в себе происходящее с ней ночами не сможет. Тем более, что этот сон-явь повторился снова. Аля в этом сне была не Аля. Комната, вроде была эта, только с другой мебелью, тяжелыми парчовыми шторами на окнах и огромным ковром на полу.
Аля подошла к печке и потрогала ее. А ночью она отчетливо слышала треск горящих дров! И шум осеннего ветра за окном. Она чувствовала тонкую ткань кружевного пеньюара, длинного, до пола. И ощущала голыми ногами ворс ковра. Она двигалась по комнате, подходила к комоду, открывала ящики, точно что-то искала в них и не находила. Во сне она чувствовала беспокойство, беспричинное, даже панику. Вновь и вновь выдвигая ящики, пугалась отсутствия в них какой – то вещи, Але даже показалось, она знает, что искала – ключ. В конце концов, ничего не найдя там, во сне, она испытала отчаяние.
И опять очнулась на полу. А наутро посчитала себя сумасшедшей.
Виктор сегодня дежурил сутки. Вчера он все-таки ушел к себе, уже под утро, поцеловав ее долгим «хозяйским» поцелуем. А она проспала до полудня, пользуясь своим выходным. Ее разбудил телефон, наигрывая мелодию, установленную на звонок Катерины. «Он снова в запое, Аль! Я так больше не могу! Нани еле-еле уговорила его уехать на дачу. А теперь я сижу и боюсь, что он все там спалит к чертовой матери!» – плакала Катька в трубку. А Алевтине вдруг стало стыдно за свое неожиданно свалившееся на нее, Алю, бабье счастье. Она ничего не сказала подруге ни о майоре, ни о странных снах, пугающих ее своей реальностью. Она переживала за Катьку, кляня ее придурка мужа, жалея Катькиных сыновей и немолодую свекровь.
Сегодняшнее утро она начала того, что позвонила Катерине сама. А причиной стал утренний разговор с Георгием Поляковым. «Так не бывает!» – категорично отрезала
Катька, услышав от Али, что Жорка Поляков, ее первая любовь, теперь живет с той в одной квартире.Глава 27
Дежурство подходило к концу, отсчитывая поминутно свой последний час. Час, растянувшийся для Маринина в вечность, потому, как мыслями, телом и желаниями он был уже дома. То, что теперь эта квартира – его дом, он осознал уже вчера, когда вышел утром за ее порог. Уходить не хотелось. Хотелось послать работу подальше, переодеться в домашнее, и, поколебавшись совсем чуть, постучаться к Але. Даже, если она спит, он разбудит ее, а радоваться наставшему дню они уже будут вместе. Но, он, хоть и задержавшись у открытой двери на миг, ушел. На целые сутки.
Он ехал на трамвае, всем существом отвергая этот новый вид городского транспорта – маршрутные ГАЗели. И вспоминал.
…Он стоял на коленях и боялся открыть глаза. Аля в первый миг показалась ему не живой, такой белой выглядела ее кожа в свете луны, пробивающимся через полупрозрачную штору. Если бы не голос Полякова за спиной, он бы не скоро вышел из охватившего его оцепенения.
Он легко подхватил ее и опустил в кресло, совсем не почувствовав тяжести ее веса. А потом стал только ждать, когда Поляков наконец замолчит и… уйдет. Он должен бы остаться с ней вдвоем, потому, что чуть не потерял ее. Он должен сказать, как он испугался. Или она сама уже поняла?
Он закрыл за ним дверь на защелку, не сразу отошел от двери, боясь услышать от нее возмущенный протест. А вдруг она поймет не так? А когда обернулся к ней, не нашел в ее взгляде ничего, кроме ожидания.
Он, наверное, сделал ей больно, потому, что она вскрикнула, когда он не мог сдержаться и обнял ее сильней. Но он уже не мог отпустить ее совсем, только слегка ослабил хватку, заглядывая с вопросом ей в глаза. А она уже расстегивала на нем рубашку.
От ее немного подрагивающих пальцев, ему стало не по себе: он боялся, что она поймет, как ему невмоготу, как плохо без нее, как хочется ощутить всю, торопясь и жадничая. Она, вроде, помогала ему снять одежду, бестолково дергая за пряжку ремня и зачем-то пытаясь расстегивать остальные пуговицы рубашки. Он на секунду убрал ее руки, стянув за эту секунду рубаху через голову и сбросив остальное. И замер, поймав ее взгляд. Перед ним стояла красавица и удивленно на него смотрела! Маринин вдруг испугался, разом вспомнив о своей немолодости, расплывшейся по бокам фигуре и седине. Чувствуя, как наполняется стыдом все его естество, он отвел взгляд и потянулся к рубашке. Он уже отвернулся, чтобы совсем уж не выдать себя, даже успел взять рубашку в руки! Она не дала ему даже сказать что-то в свое оправдание, с силой притянув его к себе. Она говорила ему такие слова, которые никак не могли быть правдой: это не про него, это про героев романов так говорят! Но он ей верил! Она говорила про себя такое, чего не могло происходить с ней! И только, когда она, тяжело дыша, повернула к нему свое мокрое от слез, счастливо расслабленное лицо, он понял, что все так и было. Это животное, ее муж, с которым она прожила столько лет, унижал ее одним только своим присутствием в постели. Так, оказывается, бывает! И добивал ее каждый день своим присутствием в ее жизни…
Маринин вышел из трамвая на одну остановку раньше, чем было нужно, чтобы зайти в магазин. Он так еще мало узнал про Алю, так мало! И, радовался, что может хоть чем-то побаловать ее. «Он мне не разрешал покупать ничего, в чем была мука: от хлеба до торта», – жаловалась она Маринину вроде бы шутя, но он чутко уловил горечь в ее словах, – «А я так люблю тесто! Пироги Катькиной свекрови, торт из магазина, замороженную пиццу, булку с маком «от Палыча», беляш, купленный на улице! И белый хлеб. А Буров не разрешал мне есть ничего этого, чтобы я не растолстела. Говорил – из дома не выпустит, чтобы его не позорила разжиревшая корова. Наверное, так и надо…», – добавила она тихо. Он тогда так разозлился на незнакомого мужика, что сжались кулаки невольно, и потемнело на миг в глазах.
Сейчас он купит Але торт. Из воздушного бисквита с легким кремом и прослойкой из свежей вишни или чернослива. Только в этом магазине продается выпечка армянских кулинаров, за которой люди знающие приезжают с другого конца города. Он узнал об этом случайно, все в том же трамвае по дороге домой.
Он услышал громкий, что-то выговаривающий голос, еще не открыв полностью входную дверь. Голос был мужской. Потом раздался звук пощечины и вскрик. Он сразу понял, что кричит Аля. Бросив коробку с тортом под вешалку, он в два шага добежал до двери в ее комнату. Он не постучался, некогда было стучать! Он просто рванул на себя дверь, вваливаясь вовнутрь. Аля стояла, прислонившись к шкафу спиной, и держалась за щеку. Перед Марининым маячила спина какого-то мужика. Не думая, Маринин схватил того за плечо, развернул его к себе лицом и, вложив в удар всю злость, двинул кулаком в челюсть.