Шарада Шекспира

–  Кто это мог быть, по-вашему?

Плетнев опять сцепил руки и захрустел пальцами.

–  Откуда мне знать?
– удивился он вопросу.
– Голос вроде бы незнакомый. Но поручиться трудно. Во-первых, я был сильно возбужден, взволнован… а во-вторых, у меня отнюдь не музыкальный слух. Я же не эксперт по голосам! Может, Адамов встречался с кем-то из наших, а может, и нет. Со временем я забыл тот случай и вспомнил о нем только недавно.

–  Вы перестали следить за Адамовым?

–  Скажем так: я делал это исключительно редко. Моя страсть к Лейле то ли улеглась, то ли приобрела более спокойный характер. Я притерпелся. Уговаривал себя, что ей надоест бегать за Адамовым, и тогда она обратит свой взор на меня. Ждал… Вот и дождался!

Официантка вынесла в зал большой, красиво украшенный торт на подносе.

–  Давайте закажем чай, - предложил сыщик.

Плетнев отказался.

–  Нет аппетита, - сказал он.
– Я даже за стол не хочу садиться вместе со всеми, поздравлять Семенова. Сразу представлю себе Лейлу… она могла бы…

Он махнул рукой, отвернулся. Его серые глаза покраснели.

–  Вы знаете Дениса Матвеева?
– спросил Всеслав.

Он решил задавать все вопросы подряд. Авось молодой хирург еще что-нибудь вспомнит.

Плетнев немного подумал.

–  Нет. А кто это?

–  Дрессировщик собак. И по совместительству - тайный советник.

Доктор молча уставился на собеседника. По его лицу блуждали тени, словно он пытался осмыслить некую важную вещь.

–  С тех пор как вы сказали, что была убита еще одна женщина, пациентка нашей клиники, я не могу отделаться от одной мысли, - наконец признался он.
– Как странно устроена память! Я много лет не возвращался к этому, и вдруг вспышка: мы с дедом сидим в камышах, ловим рыбу. Не клюет. Скука, жара… я, тогда еще мальчик, начинаю ныть, проситься домой. И дед рассказывает мне страшную историю. Он иногда развлекал меня историями из своей практики судебно-медицинского эксперта. А что еще он мог рассказывать, когда в этом проходила вся его жизнь?

–  Ваш дедушка был судебным медиком?
– удивился Смирнов.

–  Да. Я же говорил, что вырос в семье потомственных врачей. Мать с отцом запрещали деду пугать меня жуткими подробностями убийств и прочего, поэтому мы с ним болтали украдкой. Дедушка считал, что здоровую психику ничем не испортишь. К тому же моя карьера врача была заранее запланирована, следовательно, я должен был привыкать к различным видам смерти. На той рыбалке он поведал мне…

Плетнев говорил долго, а сыщик ловил каждое слово. Молодой человек оказался просто кладезем информации.

–  Почему я не встретился с вами раньше?
– сокрушался Всеслав.

Он достал из кармана фотографию Садыковой и Константина Марченко, показал доктору.

–  Если вы еще что-нибудь мне подскажете, я окажусь перед вами в неоплатном долгу!

Максим смущенно кашлянул, яркий румянец залил его щеки.

–  Я рискую показаться вам монстром, - пробормотал он, не отрывая глаз от снимка.
– Этот парень мне знаком. Он актер театра… «Неоглобус», по-моему. Они с Лейлой были друзьями. Иногда на работе мы с ней болтали о том о сем. Лейла делилась со мной впечатлениями о спектаклях. Пару раз она приносила пригласительные билеты на премьеру. Думаю, она хотела пойти в театр с Адамовым, но он, разумеется, отказывался. И однажды я составил ей компанию. Там в фойе ее, то есть нас, встретил этот артист, мы познакомились, так, мельком. Ни к чему не обязывающий обмен любезностями. Парня зовут Костя, если мне не изменяет память.

–  Звали…

–  Простите?
– Плетнев вскинул на сыщика недоумевающий взгляд.

–  Константин мертв, его убили несколько дней назад.

Хирург выпустил из рук фотокарточку, откинулся на спинку стула.

–  Вы меня разыгрываете?!

–  Смерть не любит, когда с ней шутят, - серьезно сказал Смирнов.

–  Но… это же… Кошмар! Знаете, Лейла восхищалась талантом Кости. Он был таким выдумщиком! Взял себе псевдоним человека, который и вправду жил в Англии в шестнадцатом веке. И еще он показывал Лейле какое-то место, где пересекаются времена.

–  Что?

Плетнев замялся.

–  Ну, она так говорила, что Костя водил ее в один странный переулок, или… не помню. Вроде бы там находится точка пересечения времен. Москва - удивительный, неразгаданный город. Недаром Булгаков выбрал его местом действия для «Мастера и Маргариты». Сюда не побрезговал заглянуть сам Воланд!

Сыщик вышел из клиники в глубоком раздумье. Если он косвенно вмешался в дела торговцев человеческими органами, то понятно, почему его хотят остановить. Любой ценой. Но зачем было похищать Еву?

–  Не проще ли этим ребятам убить меня?
– прошептал он, усаживаясь в машину.

«А как же «наследство Дениса»?
– выскочил, как чертик из коробочки, его внутренний голос.
– Мертвый, ты не сможешь вернуть им «украденное».

Глава 26

Тому, кто назвал себя Потрошителем, приснился эротический сон. Раньше ничего подобного с ним не происходило. Он расценивал секс как обязательную составную часть любви между мужчиной и женщиной. Поэтому заслуживают презрения те, кто торгует своим телом. Они преступают законы - и человеческий, и небесный. И должны быть наказаны!

Ева еще в Эдемском саду сговорилась со Змием и ввергла Адама в пучину грехопадения. Он и охнуть не успел, как был изгнан из обители блаженства и очутился по уши в пороках, грязи и мучениях. Теперь сыны Адамовы, вместо того чтобы проводить дни свои в беззаботных наслаждениях, вынуждены влачить жалкое существование и добывать тяжким трудом хлеб свой.

Подобные мысли, как и эротические сновидения, раньше были чужды сухому рациональному уму того, кто назвал себя Потрошителем. Он жил механически, воспринимая происходящее как данность и не внося в нее ничего своего. Его мир казался ему незатейливым и простым, правильным, как школьное расписание. Тот, кто назвал себя Потрошителем, вначале был отличником и привык получать пятерки. А потом незаслуженно пострадал.

Благополучный и безопасный внутренний мир рухнул, как карточный домик… И оказалось, что он имел двойное дно. То, что открылось после сокрушительного обвала, не поддавалось описанию. Это были извилистые, темные пещеры, полные монстров и адских тварей, какая-то клоака, кишащая гадами. Тот, кто назвал себя Потрошителем, заглянул туда - и ужаснулся. Он понял, почему эти лабиринты были надежно скрыты не только от посторонних глаз, но и от его собственных. Некоторое время он балансировал на краю этой бездны, но не удержался и начал медленно сползать в нее.

Тогда он еще не был Потрошителем. Ему и в голову не приходило называть себя так. Откуда выплыл этот страшный образ? Может быть, из тех мрачных глубин, о которых он до поры до времени не подозревал?

Эти неизведанные глубины хранили в себе разукрашенные, насквозь пропитанные соблазном видения. То, чего не было и не могло быть в обыкновенном житейском сексе, - эротика, где изыск и садизм конвульсивно сливались, ласки обращались в наказание. И где непреодолимое влечение порождалось не любовью, а ненавистью и жаждой мести.