Шарль Перро

Составитель скандального «Словаря» был возмущен решением Академии. Три последних года своей жизни Фуретье посвятил обличению бывших коллег, на которых он, в свою очередь, вылил ушаты грязи. Нетрудно догадаться, что больше всего досталось Перро, который фактически верховодил на конференциях, исключивших Фуретье.

Жан Расин и Николя Буало — главные недруги Перро — тоже постарались на славу. До наших дней дошли их пасквили — маленькие шедевры юмора и злости. Они направлены не только против Перро, но против целого ряда академиков, написаны зло, жестко, но самые едкие эпитеты посвящены Шарлю Перро. Их основная мишень — творческая несостоятельность Перро, его «полуодаренность».

Пасквили против Перро Буало и Расина (часто неподписанные) легко различить: Буало груб и прямолинеен, Расин хитер и изворотлив. Буало более импульсивен: охваченный гневом, он наносит удар за ударом, зато Расин более хладнокровен и рассудителен.

* * *

Работа в Академии по сверке, редактированию и унификации текстов для «Словаря» отнимает у Перро много сил. Он отдыхает по вечерам — дома, с детьми.

Он по-прежнему рассказывает детям сказки. Но уже не только сказки составляют круг его вечерних чтений и рассказов в кругу семьи. Шарль знакомит детей и с другими жанрами литературы.

Понятия «детская литература» в XVII веке конечно же еще не существовало. Однако литература, обращенная к детям, все же имелась. Среди книг, издававшихся в то время, пишет по этому поводу профессор Марк Сориано, «мы находим произведения самого различного порядка, которые в силу своего сюжета, роли волшебства в них, героического, рыцарского или комического характера соответствовали интересам детей и юношества. Особенным вниманием и интересом детей пользовалась народная литература, в которой существовали жанры, непосредственно обращенные к детям: разного рода прибаутки, предназначенные для самых маленьких, песни, хороводы, фанты и наказания в игре, загадки и считалки и, самое главное, сказки — сказки о животных и волшебные сказки-предупреждения, роль которых заключалась в том, чтобы предостеречь детей от различных опасностей».

В своих сказках Перро всегда обращает внимание на мораль. (Впоследствии, когда он сам будет печатать сказки, после каждой из них непременно будут следовать особое назидание, мораль.) Рассказывая сказки, он очень хотел, чтобы дети уловили главное: добро непременно должно восторжествовать; если ты спасешь кого-то в беде, то и тебе обязательно помогут. Он то и дело менял тон и высоту голоса, чтобы дети заметили его отношение к тому, о чем он рассказывает. Он говорил разными голосами за героев сказок — особо за людей, особо за животных. По выражению его лица и голосу дети могли понять, в каком положении находится герой сказки — является ли он участником событий или наблюдает за ними со стороны.

В его сказках то и дело попадаются ремарки, нравоучительные замечания, разрывающие связный текст. Их цель: подсказать ребенку, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Например: «Бедный ребенок не знал, как опасно останавливаться и разговаривать с волками». Или: «Есть много людей, которые очень любят женщин, говорящих красиво, но которые очень надоедливыми считают женщин, только этим и занимающихся».

1685 год стал особым годом в биографии Шарля Перро и, возможно, первым в биографии Перро-сказочника. Он наконец-то взялся написать свою первую сказку. О чем она будет, он долго не знал. Он искал сюжет, но оказалось, что сюжет сам нашел его.

Однажды, поздним вечером, когда дети спали, он в кабинете перечитывал книгу своего любимого писателя Джованни Боккаччо «Декамерон». И вот в только что прочитанной новелле — рассказе некоего Дионео о женитьбе маркиза Гвалтьери — начале десятой новеллы десятого дня — он натолкнулся на сюжет, который, несмотря на свою кажущуюся банальность, буквально поразил его. Желание взять реванш за незаслуженную обиду — таков будет сюжет его сказки!

Свою первую сказку он назвал «Гризельда» — по имени героини. Конечно, он стал писать в стихах, ибо этой формой он владел в совершенстве, да и каноны классицизма предписывали «высоко писать о высоком».

Перо было отлично очинено, чернила — ярки, бумага — лучшей.

Начало вышло легко и свободно:

У ног горы великой, древней, Где По рождается под сенью тростников И дремлют ближние деревни Под шум младенческих валов, Жил юный принц, храбрец измлада, Своей провинции услада. Все редкие черты, какими не всегда Не каждого природа наделяет, Дала ему счастливая звезда, Сей дар великим небо посылает…

Когда спустя много дней и ночей сказка была закончена, Шарль прочитал ее детям. Сказка была большая, и отец читал ее в течение нескольких вечеров.

Мальчикам сказка понравилась, но меньше, чем народные волшебные сказки. Зато Франсуаза была в восторге от приключений Гризельды — простой пастушки, ставшей женой принца. На ее долю выпали тяжелые испытания, но она преодолела их и добилась своего счастья. Шарль видел слезы на глазах дочери — и это была высшая оценка его сказки.

— Я постараюсь быть такой же терпеливой, как Гризельда, — сказала она отцу. И Шарль прижал ее к своей груди.

Бедняжка! Она не знала, что ей осталось жить на свете всего один год…

1686 год

Шарль был удален от двора, но ревниво следил за тем, что там происходит.

В январе состоялось тайное венчание короля и госпожи де Ментенон. Власть, которую имела эта женщина над королем, была тем удивительнее, что она была на пять лет его старше: ей было уже 52 года!

Чары ее были неотразимы, и это были чары не молодой красавицы, а опытной женщины. Своим возвышением она была отчасти обязана тому непривычному сопротивлению, которое встретил в ней Людовик. Другие женщины при первом слове любви немедленно отдавали свои сердца честолюбивому монарху. Но госпожа де Ментенон, явив ему страстные образцы любовных утех, которыми она отлично владела, сообщила своему любовнику, что отдастся ему полностью только после того, как их брак скрепит церковь.

Она подкупила отца Ла Шеза, который осмелился предложить монарху тайно совершить брачную церемонию. И когда Людовик стал колебаться, она объявила ему, что по примеру Лавальер и Монтеспан удаляется в монастырь и проведет остаток своей жизни в молитвах за спасение души монарха.

И Людовик подчинился. Так сбылось предсказание: вдова поэта Скаррона стала королевой.

А в Версале и Париже по рукам ходил сонет:

Как, Боже, ты велик с всенощною десницей! Награду дал Ты мне за тяжкие труды; Рабыней я слыла, когда была девицей, Посуду мыла я, терпела все беды. Не презирала я любовников поклона, В объятья страстные кидалась часто к ним… И сделалась женой безногого Скаррона, Который рифмой жил, как телом я своим. Он умер — и уж жар хладел в моей крови, Толпа поклонников с холодностью отстала; Как вдруг один герой шепнул мне о любви. Святошею ему себя я показала, Не слушала его я нежного напева, — Пред адом струсил он… и вот я — королева!

Здоровье короля всегда вызывало определенные опасения у медиков. Излишества, нездоровый образ жизни привели к тому, что Людовик, которому еще не было полных сорока девяти лет, начинал чувствовать первые признаки старости. В 1686 году двор был испуган серьезной болезнью короля. У него сделалась фистула. Болезнь казалась тем более опасной, что хирургия в то время находилась еще в зачаточном состоянии. Хирург короля Феликс, искусный врач своего времени, в продолжение целого месяца почти безвылазно оставался в главной городской больнице, где делал опыты над несчастными больными, которых к нему привозили из всех госпиталей Парижа. Когда он уверился, что приобрел некоторый опыт в искусстве делать эту операцию, он сказал королю, чтобы тот готовился. О болезни короля, впрочем, никому не было известно, кроме четырех особ: госпожи де Ментенон, Лувуа, Феликса и дофина. В это время готовился союз европейских государств против Франции, и известие о том, что король по причине опасной болезни не может встать во главе армии, могло ободрить его врагов. Поэтому в то самое время, когда состояние короля вызывало серьезные опасения, супруга дофина получила приказание не прекращать своих приемов и давать балы, как будто король был совершенно здоров.