Шарлатан 3

Потому что среди моих «откровенных врагов» были враги, скажем, весьма опасные. Опасные тем, что «в лицо» их даже выяснить не получалось. Например, меня люто ненавидели некоторые (почти все поголовно) руководители Армении, и у них для этого были определенные основания. Когда в пятьдесят третьем Струмилин обратился к Зинаиде Михайловне с просьбой «помочь в восстановлении» этой республики, я для нашей суровой тетки составил «памятную записку», с которой она пошла к Струмилину и объяснила ему, почему никакой помощи ни при каких условиях Армения от нас может и не ждать. А Станислав Густавович все изложенные в записке факты перепроверил и переправил ее уже Сталину — и все разговоры о «восстановлении республики» мгновенно прекратились. Оно и понятно: там именно «восстанавливать» было нечего: во время войны в Армении не было разрушено ничего. А во-вторых… во-вторых тоже было много интересного, и даже Ю (вероятно, по просьбе «вышестоящих товарищей») меня спросила:

— Ты, говорят, очень много всякого про Армению написал. Мне вот интересно: откуда ты все это знаешь?

Понятно, что я не стал ей рассказывать, что все это я узнал «в прошлой жизни» и уж тем более не стал говорить откуда. Когда я работал в Заокеании, мне довелось выполнить небольшую работу во Фресно — столице «американской Армении». Там был забавный институт, занимающийся исключительно историей армянского народа, и у них как раз появились технические средства для перевода огромного массива документов в цифровую форму ­ и американские армяне решили «извлечь из массива достоверную информацию». Ну, они извлекли, кое-что и я запомнил — просто потому, что от таких данных у меня буквально шок случился. Там много было именно о военном времени, и больше всего меня тогда удивило, что больше восьмидесяти процентов армян (из тех, кто в Армении родился, ко всем армянам это не относилось вообще) при попадании в плен радостно бежали записываться в «армянский легион» вермахта. Ну и еще кое-что по мелочи показалось мне тогда интересным: например, что в сорок первом, когда в стране были заморожены все стройки, не относящиеся к военному производству, в Ереване спокойно продолжили постройку автомобильного моста. И на строительство его за время войны потратили государственных средств, которых было бы достаточно для изготовления танков на целую танковую дивизию.

Железные дороги страны задыхались от перегрузки, а армянские товарищи везли в Ереван базальтовые блоки для отделки опор моста — и Иосиф Виссарионович решил уточнить, кто именно этим занимался. И даже уточнил, после чего несколько армянский фамилий исчезли из «публичного пространства» — но, по словам Ю, кто-то наверху разболтал об первоисточнике информации. И она даже думала, что знает, кто именно разболтал…

На самом-то деле я особо ничего нового даже не сообщил, все это было довольно широко известно — просто я кое-какие данные собрал вместе и «показал в нужном свете», а в результате у меня образовались «неизвестные враги». Пока вроде бы образовались далеко, так как Горьковская область почти целиком занималась оборонкой и МГБ любого, кто хотя бы собирался сюда приехать, тщательно проверяло. И особенно проверяло «армянских армян»: даже в командировку в область им было невозможно приехать без того, чтобы МГБ их не проверило на наличие родственников среди дашнаков или легионеров: именно в Армении такие родственники были больше чем у каждого десятого, а кто такие дашнаки, тот же Лаврентий Павлович очень хорошо понимал.

И это было крайне неприятно — с одной стороны. Но с другой стороны, все время ходить и думать, что сейчас тебя кто-то бросится убивать, смысла не имеет: если за дело возьмутся профессионалы, то им сначала нужно будет пройти сквозь других профессионалов вроде Ю, а это, как я понял, будет очень непросто. Тем более непросто, что по некоторым намекам «любимой» она отнюдь не одна тут работала. Так что я предпочитал заниматься своими делами.

И не своими — тоже: в конце мая к нам приехал лично Сергей Алексеевич Лебедев. Мужик абсолютно гениальный, но немного суетливый, жадноватый и в чем-то даже глупый. И очень, очень честолюбивый, но все же наш, нижегородский — так что мозги ему вправить будет, по моему убеждению, несложно. По крайней мере я точно знал, с чего такое вправление начать — и предложил Юрию Исааковичу сначала Лебедева ко мне отправить на переговоры…

Иосиф Виссарионович, после окончания совещания по сельскому хозяйству, на котором обсуждались итоги прошедшей посевной, как бы мимоходом спросил и Станислава Густавовича:

— Слава, вы сейчас у себя вычислительную машину установили, она вам в работе-то сильно помогает? Мне товарищ Берг говорил, что для его задач машина весьма хороша, и Лаврентий Павлович упоминал, что в Арзамасе-16 физикам она весьма понравилась, но там, как я понимаю, задачи исключительно расчетные, а у тебя все же больше по статистике…

— Пока не очень помогает, мы же машину всего месяц как получили. А чтобы она действительно помогала в работе, для нее нужно много специальных программ написать, а мои специалисты эту науку только осваивать начали. Да и сейчас на ней и обрабатывать информацию трудновато, но если товарищ Бещев запустит, как обещает, к осени завод по производству накопителей информации, я сводку вроде сегодняшней смогу получать вообще за полчаса. За полчаса, а не за месяц — и у меня сейчас даже сомнений нет в том, что так и будет.

— Интересно… а ты можешь мне вот на какой вопрос ответить: как это получилось, что какой-то мальчишка придумал машину в десятки тысяч раз лучше, чем самые опытные специалисты сумели сделать?

— Могу, я у этого мальчишки специально об этом спросил и он мне ответил. Ты знаешь, а он ведь на самом деле не знает, как эта машина сделана, и ему это даже неинтересно. Машину разработали люди, разбирающиеся в очень многих науках, а он лишь стоял рядом и рассказывал, что ему от этих людей получить хочется. Но вот как раз про это он очень однозначно говорил, и ему сделали именно то, что он хотел. И так, как он хотел — но пока еще ее просто не доделали. А вот когда доделают, вычислительные машины где угодно можно будет применить с огромной пользой.

— То есть как это он не знает, как она устроена?

— Вот так: не знает и всё. Зато он знает как ее можно использовать и что для такого использования в машине нужно. Сначала они к машине подключали то, что под руку подворачивалось, но и то с существенными доработками, а теперь придумывают устройства, которые специально для такой машины делаются. Те же накопители информации, устройства ввода информации при помощи телевизора и клавиатуры — и мальчишка тоже не знает, как они устроены: он разработчикам просто эти устройства описывал и ждал, когда ему их изготовят. Потому что он придумал, заранее придумал, как их можно с пользой применить — и добивался того, чтобы ему делали именно то, что нужно. Что ему нужно — а уж он дальше с помощью своей математики… в основном все же логики…

— Математической логики.

— Да, так, наверное, будет правильно это описывать. Так вот, машина у него одна — я имею в виду конструкцию. А вот программы для нее уже разные. И для тех же физиков он придумал — сам придумал, я проверял — специальный язык, с помощью которого любой физик или математик расчетную программу написать легко сможет и нужные ему результаты быстро получить. Но вот для работы со статистикой этот язык не очень удобен, и он для разработки статистических программ новый язык придумал, под названием «Аналитик». И опять: ему неважно, как из строк этого языка получится программа в машинных кодах, он просто дал поручение рабочей группе, чтобы те разработали программу перевода строк языка в эти самые коды — и снова просто сидит и ждет, пока ему эту программу разработчики не напишут.

— То есть просто ходит и ценные указания дает: сделайте так, чтобы была я владычицей морскою и чтобы рыбка была у меня на побегушках.

— Не совсем все же так. Он очень хорошо представляет, что машина сделать может и что нет. И, я убежден, прекрасно знает, как нужно программы для машины правильно писать. И он не говорит разработчикам «сделайте мне хорошо», а очень подробно расписывает все задачи, которые они должны выполнить, и даже указывает, как их правильно выполнять. Поэтому все разработки у него выполняются очень быстро. Я на той неделе в Горькой ездил, и мне товарищи показали, как некоторые статистические запросы на вычислительной машине исполняются. У них же изрядную часть времени ведутся расчеты по доставке стройматериалов на стройки, и все исходные данные они как раз на диски и записывают. Но так как первичная информация уже в машинном виде имеется, они мне показали, как из нее любые сводки формировать. Например, машина за две минуты выработала сводку по расходу шпатлевки и краски, причем за неделю и с разбивкой по часам. Вроде ерунда, но из такой сводки сразу видно, где возникают провалы с поставками материалов — и диспетчера, которые такие сводки именно каждый час и получают, успевают куда надо дополнительные объемы отправить и, по их словам, простои из-за отсутствия материалов на всех стройках по всей области не превышают получаса в неделю.

— Это ты не врешь?

— Раве что мне соврали, но это вряд ли: стройки в Горьком очень быстро идут. Там пока основные задержки, если и возникают, связаны с тем, что не везде можно по телефону дозвониться быстро, но теперь в центральной диспетчерской по области готовятся ставить радиостанции для оперативной связи с каждым грузовиком, и вот когда поставят…

— Спасибо, я в целом понял. Одного не пойму: почему мальчишка этот так настаивал на том, чтобы мы не закрывали программы по разработке новых вычислительных машин в институтах Академии наук и у военных? Ведь то, что в Горьком уже сделали… я слышал, что там даже бухгалтерские электронные калькуляторы в сотни раз быстрее считают, чем академические машины.