Шарлатан 3

— То есть не коммунистка… а ты одинокий холостой бездетный пионер… и в курсе вопроса, говоришь? Тогда давай, сам приезжай, но учти: спрашивать с тебя будем как с пионера! — Сталин откровенно заржал в трубку, — но не опаздывай, а то…

— Я помню: в угол на горох. Не опоздаю, и не надейтесь. И если вы сами на заседание этой комиссии зайдете, то увидите самый настоящий антисоветский заговор своими глазами. Только вы никому пока не говорите, что вместо Маринки я приеду, чтобы заговорщики попрятаться не успели, хорошо?

— Ну ты просто редкостный нахал! — прокомментировал мой разговор Сергей Яковлевич, когда я повесил трубку. — Я даже не знаю, что я с тобой сделаю, когда получу выговор за то, что я тебя с таким пустяком к телефону вообще запустил!

— Думаю, торт мне подарите в благодарность, а если мне будет позволено выбирать какой, то я, пожалуй, «Киевский» предпочту. Но если вы его достать не сможете, то уж лучше пралиновый, а вообще мне все равно, просто Марусе именно такие нравятся. А дело это на самом деле государственной важности, и на самом деле я не Маринку сейчас защищаю: она-то на самом деле беспартийная, ей ЦК ничего сделать не сможет. Я защищаю сейчас главным образом вашу собственную задницу, то есть и вашу персонально, и общественную задницу Горьковской области. А вот от чего, я вам скажу когда вернусь: есть у меня тяжелые предчувствия.

— А чего это ты тогда просился грудью защищать… нашу общую задницу? За свою-то не боишься?

— Мне пока еще тринадцать, и меня точно не расстреляют. А вот насчет вас у меня уже такой уверенности нет. И, что хуже, у меня нет уверенности в том, что на вас не повесят всех собак из-за дыры в бюджете КБО, а если вас от нас уберут, то и КБО разгонят нафиг. А тогда я сорву программу по Воронежу. И я даже знаю, кто именно только об этом и мечтает — но вам я все подробно расскажу только когда вернусь: а вдруг я ошибаюсь? Это, конечно, маловероятно, я вроде раньше еще ни разу не ошибался, но в жизни все случиться может. Ладно, побегу, спасибо за телефон!

— Ну-ка, присядь на пару минут.

— Не присяду: мне еще нужно на пиджак все свои награды повесить, а без Надюхи я этого сделать не смогу: там же нужно будет подкладку из брезента изнутри пришить чтобы ордена и медали пиджак не порвали своей тяжестью. А это дело небыстрое, да еще мне сколько в Кишкино-то добираться! А в Москве заседание комиссии назначено на завтра уже, причем на одиннадцать утра…

Маринке я позвонил уже из приемной товарища Киреева и сказал, что все уладил и ей точно никуда ехать не надо. Она, конечно, мне вообще не поверила, но я снова сунулся в кабинет к начальнику, позвал его к трубке и тот сказанное мною Маринке подтвердил. А затем, провожая меня до двери приемной, задумчиво пробормотал:

— Надеюсь, ты знаешь что делаешь.

— Да не волнуйтесь вы так, Сергей Яковлевич, я всегда знаю что делаю. А если к вам кто-то приставать начнет, просто валите все на меня: это, мол, Шарлатан придумал, а я вообще в это время сидел в буфете и чай пил с пряниками и вообще обо всем об этом только сейчас от вас и услышал. И даже если меня там на месте расстреляют, все равно валите: мертвому-то уже не больно…

— Вот умеешь ты людей успокаивать… так, что они потом неделю уснуть не могут спокойно. Ладно, иди уже, но по возвращении и сразу ко мне!

— Обижаете, Сергей Яковлевич, я сначала все же в туалет пописать зайду: все же лететь два часа минимум, а в самолете гальюн страсть как неудобный…

Надюха меня впервые сумела обругать так изощренно, что я даже удивился — однако процесс цепляния к пиджаку кучи госнаград (это если три ордена Шарлатана тоже госнаградами считать) был лишь легкой разминкой перед вывешиванием там уже двадцати семи «отраслевых» медалей. в конечном итоге пришлось принять ее предложение и дюжину медалей «попроще» повесить на правой стороне пиджака — но все равно в зеркале я узрел лишь американскую пародию на северокорейских генералов в день государственного праздника. Генералов потому, что пиджак мне пришлось одевать новый (из старого я, оказывается, уже вырос), который Надюха мне сшила из материала цвета «морской волны», из которого вроде и каким-то военным парадные мундиры шили.

А ругала она меня потому, что в этом совсем новеньком, ненадёванном еще пиджаке пришлось много дырок делать под награды, и ей было страшно жалко «новую одёжу портить». Однако и она согласилась, что «вызов на комиссию ЦК — веский повод для надевания всех наград»: я ей все же не сказал, что вызывали туда вовсе не меня. Отец, когда я с этим пиджаком в руках вернулся домой, его внимательно осмотрел со всех сторон и предложил для него мне в комнату стеклянную витрину-шкаф сделать, чтобы и пиджак не пылился, и не пришлось все медали постоянно перевешивать на стену и обратно. А мама, вздохнув тяжело и пробормотав что-то вроде «когда же они от тебя отстанут-то», уточнила, будет ли у меня время пробежаться в Москве по магазинам и написала небольшой список «приоритетных покупок», в котором особо отметила новую обувку близняшкам, причем и на осень, и на зиму (не для улицы на зиму, на улице зимой нормальные люди в валенках ходят, а для детского сада) и «красивых тканей» для новых платьев всей женской части семьи. Ну и, при случае, конечно, попросила и отцу пару новых рубашек прикупить: те, что шили и продавали в Горьком, отцу не подходили (постоянно на спине лопались), а «вот в Военторге в Москве, говорят, для летчиков очень хорошие продают»…

Утром баба Настя меня перекрестила «на дорожку», пожелала счастливого пути, а затем предупредила, что если я, как в прошлый раз, сестрам шесть пралиновых тортов снова привезу, то она меня крапивой так отходит, что никакие бутылки с горячей водой не помогут. И с такими напутствиями я отправился «покорять ЦК нашей любимой партии»…

Иосиф Виссарионович в очередной раз слушал доклад Станислава Густавовича о текущем производстве ТНП в стране, а когда тот с основными позициями (весьма оптимистично звучащими) закончил, то услышал что-то неожиданное:

— Да, это не совсем по теме, но, думаю, тоже важно: к моему, честно говоря, некоторому удивлению в Воронежской области большинство новых и восстановленных предприятий уже полностью включились в работу и уже за сутки выдают продукции почти на три миллиона рублей, причем более чем на миллион, на миллион двести тысяч примерно, обеспечивают продукции именно по ТНП. Так что кассовый разрыв горьковского КБО там уже наполовину закрыли, а до апреля, скорее всего, полностью его ликвидируют. И уже к середине августа создадут финансовый резерв, достаточный для финансирования работы всех стройотрядов от восьми областей, принявших участие в программе.

— Ну, ты мне уже об этом говорил.

— Я говорил «предположительно», а теперь уже с полной уверенностью говорю. Но меня другое несколько удивило: по планам, представленным Горьковским комитетом комсомола, который сейчас курирует всю организацию стройотрядов во всех этих областях, в Воронеж студентов отправят очень немного. То есть собственно воронежские там работать будут, частично тульские и рязанские. А основной контингент почему-то решено направить в Белоруссию, Псковскую и в Брянскую область. Разве что смоленские студенты останутся свою область дальше поднимать, но в планах предполагается значительную часть смоленских стройматериалов направлять как раз в эти три района…

— А по Украине? У нас же восстановление промышленности на Украине решено считать приоритетным?

— Я знаю, но КБО Госплану не подчиняется. А там, к тому же, похоже лучше нас знают, где прилагать усилия для скорейшего восстановления всей страны. Я ведь еще в декабре искренне считал, что планы Шарлатана — пустая говорильня, а сейчас… Может нам вообще Плехановский институт закрыть? Пусть Шарлатан советских экономистов учит, он нам всем наглядно показывает, что выпускники Плехановского в экономике куда как меньше этого мальчишки разбираются…