Шарлатан 3

Зазвонил телефон и товарищ Поскребышев произнес в трубку:

— Товарищ Сталин, вам опять это таракан… извините, Шарлатан звонит, говорит по крайне срочному государственному делу, ненадолго…

— Интересно, он чем чувствует, что мы как раз его обсуждаем? Соедините…

А закончив разговор, который был очень коротким, Иосиф Виссарионович, немного улыбнувшись, сообщил Станиславу Густавовичу:

— Завтра я попрошу его поподробнее рассказать о том, как он в экономике разбирается… лучше твоего Госплана. Он, конечно, опять наврет, но мы, по крайней мере, сможем хотя бы понять, чего еще нам от него ждать.

— Ты пойдешь на заседание комиссии?

— Нет, времени на ерунду тратить не хочется, но с ним я обязательно завтра поговорю. После всех твоих рассказов мне кажется, что это будет весьма интересно. И очень важно…

На аэродроме в Монино меня встретила немного знакомая женщина. Исключительно талантливая женщина, и таланты ее были воистину разнообразны: первый раз при нашей встрече она была корреспонденткой «Комсомольской Правды», второй — ответственной за расселение участников моего «экономического семинара», еще я ее встречал в должностях какого-то рядового сотрудника Смоленского обкома и, вроде бы, в экономическом отделе Воронежского областного совета. Правда, при каждой встрече она выглядела по-разному, но мне это никак не мешало ее узнавать. Сейчас она предстала в виде блондинки (некрашеной, натуральной, я, благодаря развлечением дочери, такие моменты мгновенно улавливал), одетой в строгий светло-серый костюм поверх белой шелковой блузки.

Встречала она меня у трапа самолета и, когда я спустился на землю, поинтересовалась:

— Это вы Владимир Кириллов? Идемте со мной, я вас провожу.

— Здравствуйте, Светлана Андреевна, а куда мы идем?

— Узнал? Идем куда велено идти.

— Конечно, узнал. Я же молодой мужчина, и для меня любая женщина без грима — такая же, как женщина в гриме, только без грима. Вам без грима лучше… а куда все же велено-то?

— Садитесь в машину, — она постаралась отвернуться побыстрее, но скрыть улыбку у нее не получилось. А машина была обычным ЗиСом, правда, не совсем обычной раскраски: не черная и не бежевая с вишневыми крыльями как такси, а светло голубая, почти белая, с темно-синими крыльями. Тоже симпатичная, но я таких ни в жизни, ни даже на картинке не видел. Сама Светлана Андреевна села за руль и, когда мы уже выехали с аэродрома, все же пояснила цель поездки:

— Без меня тебя даже в здание ЦК не пустят, и уж тем более на заседание комиссии. Но на комиссию ты один пойдешь, я тебя в коридоре подожду и потом мы еще в одно место ненадолго заедем.

— А меня мама еще просила кое-что сестрам в магазине купить, в ГУМе.

— Значит, в два места ненадолго заедем. А пока просто помолчи немного, не отвлекай меня от вождения, хорошо?

Тетка оказалась очень даже непростой: в здании ЦК охранник ей даже честь отдал, когда она свое удостоверение ему показала. Впрочем, он и мне честь отдал, посмотрев на пиджачок. А вот в небольшом зале, куда она меня подтолкнула, оставшись, как и обещала, за дверью, мне никто уже честь не отдавал. Несколько очень недовольных дядек на меня посмотрели ну уж очень неприветливо, поэтому я поспешил представиться:

— Меня зовут Шарлатан, я приехал вместо товарища Чугуновой…

Никита Сергеевич посмотрел на меня еще более презрительно и, ничуть не стесняясь того, что перед ним стоял ребенок, предложил мне совершить пешее путешествие в очень интересные места, причем в выражениях, прекрасно знакомых каждому советскому человеку годов так с семидесятых, разве что мегафон ко рту не поднес. А в заключение своей краткой речи добавил:

— И что за значки ты нацепил?

— Это не значки, а государственные награды, и оскорблять их непозволительно никому. А совершить предложенное вами путешествие мне будет весьма затруднительно. Поясняю еще раз: по поручению товарища Сталина я пришел вместо товарища Чугуновой с целью выяснить, какого рожна отдельные товарищи грубо нарушают партийную дисциплину, а так же принуждают советских граждан к злостному нарушению советских законов. Итак, я вас слушаю.

— Что слушаешь? — Никита Сергеевич ну очень удивился, так удивился, что даже матом ругаться перестал.

— Мне нужны ответы на два вопроса. Первый: кто и по какому праву в нарушение всех партийных норм вызвал на дисциплинарную комиссию ЦК партии совершенно беспартийного человека. Причем вызвал вдову с тремя малолетними детьми, даже не позаботившись о том, чтобы предоставить ей средства на поездку и для оплаты присмотра за малолетними детьми во время ее отсутствия. И второй: кто и по какой причине угрозами вынуждал товарища Чугунову злостно нарушить советское законодательство?

— Ты что себе позволяешь?! Ты, вообще, кто такой?

— Я — Шарлатан, и позволяю себе выполнить прямое указание товарища Сталина. Итак, почему вы вызвали товарища Чугунову?

— Мы ее по партийной линии вызвали, она же была секретарем обкома, — ответил какой-то другой, незнакомый мне товарищ, поскольку Никита Сергеевич просто в оцепенение впал: с ним, похоже, так вообще никто и никогда не разговаривал и он просто перестал понимать, что, собственно, тут происходит.

— Она была секретарем, вторым секретарем обкома комсомола, как комсомолка была. Но там она уже более полугода не работает и, в соответствии с уставом комсомола, выбыла по возрасту. А в партию она просто не вступала.

— Мы этого не знали…

— Незнание не освобождает от ответственности… но я ваш ответ принимаю. Теперь жду ответа на второй вопрос.

— О каком принуждении к нарушению законов вы говорите? — взвизгивая от возмущения, поинтересовался все же очнувшийся Никита Сергеевич.

— Поясняю для незнающих законы: товарищ Чугунова работает главным инженером учебно-производственного предприятия комбината бытового обслуживания населения, и там рабочие изготавливают продукцию исключительно по заказам комбината.

— Но это продукция нужна и в других местах, так что если ее не заказывает этот ваш комбинат…

— Предлагаю все же дослушать. Заказы комбинат своему предприятию выдает с учетом именно его учебно-производственной направленности. Там ФЗУшников обучают, и из более чем пятисот рабочих взрослых, если не считать кладовщиц и уборщиц в цехах, всего около двадцати человек. А остальные пять сотен рабочих — этот подростки, из которых половине и шестнадцати нет, а по закону у них рабочий день не должен превышать четырех часов. А второй половине нет восемнадцати, и их рабочий день ограничен — по закону ограничен — семью часами. Но главное, что всех их категорически запрещено привлекать к работе в ночные смены, а вы требовали у товарища Чугуновой работу завода перевести на трехсменный режим и всех рабочих обязать работать сверхурочно вплоть до десяти часов в сутки. Да за такие требования, причем с угрозами посадить руководителя в тюрьму за их невыполнение, требователя самого в лагерь отправит нужно пожизненно!

Хрущев снова впал в прострацию, а тот же незнакомый мужик ответил:

— О специфике предприятия нам тоже было неизвестно…

— А к вам у меня и вопросов нет, у меня были вопросы к нарушителю советских законов. Но так как других ответов я, похоже, уже не дождусь, то предлагаю на этом и закончить: я уже знаю, что сказать товарищу Сталину. Но на всякий случай предупреждаю: если товарища Чугунову снова кто-то начнет терроризировать, то террорист это ответит по всей строгости советских законов. Всем спасибо за помощь в разборе этого странного дела, я пошел. И провожать меня не надо…

Стоящая у слегка приоткрытой в зал двери Светлана Андреевна улыбку уже не сдерживала. Правда, в облике ее некоторые изменения произошли, вероятно из-за духоты в коридоре она костюм позволила себе все же расстегнуть. Но когда я вышел, она быстро застегнулась и мы быстро, очень быстро — я едва за ней поспевал — направились к машине. А когда машина уже выехала со двора здания, она не удержалась и рассмеялась уже в голос:

— Мне говорили, что ты умеешь людей до бешенства доводить буквально парой слов, но чтобы так…