Шатун

У входа в пещеру послышался свист, и Искар поспешил навстречу подъехавшему братану.

– Ляна проснулась? – спросил первым делом Осташ.

– В том-то и дело, что нет. – Искар зло сплюнул. – А ты ничего не перепутал?

Осташ в ответ даже зашипел от возмущения. Вот ведь недоверчивая душа этот Искар! Осташ уже раз десять рассказывал братану, как пошел утром по его следу в медвежье капище и видел собственными глазами, как Шатун меняет личины, и слышал собственными ушами, как тот беседует с духами.

– Так и сказал, – повторил в который уже раз Осташ, – пути, мол, этих двоих отныне неразделимы. И указал пальцем на тебя и колдунью. А дух ответил седобородому Шатуну, что Слово Листяны Колдуна, бывшее Словом раздора, усилиями этих двоих, то есть тебя и Ляны, станет Словом согласия. И в ваших потомках соединятся богиня Макошь и Лесной бог урсов. Я сразу смекнул, что до тех схронов нам без зеленоглазой не добраться. Только вашими совместными усилиями можно снять заклятие Листяны Колдуна.

Говорил Осташ уверенно, и у Искара не было причин не доверять братану. Хоть Осташ и выдумщик и бакуня, но в таком важном деле он не стал бы лгать. Тут ведь запросто не только головы, но и души можно лишиться. Не мог он выдумать седобородого Шатуна, которого Искар видел уже трижды: один раз в медвежьем капище, другой раз в Макошином городце при помощи кудесницы Всемилы, а третий раз в лесу, когда пробирался с Щеком к Листянину городцу. Правда, Искар не был уверен, что Шатун попеременно примеряет личины то старца, то боярина Драгутина. Очень может быть, что Шатунов двое, и они действуют в согласии друг с другом.

– Горелуха будет ждать нас в условленном месте, как только начнет смеркаться, – сказал Осташ. – До Листяниных схронов мы должны добраться этой ночью. С завтрашнего дня луна пойдет в ущерб, придется потом целый месяц ждать.

– Луна-то ей зачем? – спросил с досадой Осташ.

– Откуда мне знать?! – хмыкнул Осташ. – Темнит старуха, цену себе набивает.

– А что с Ляной делать будем?

– Возьмем с собой, очухается по дороге.

Осташу было не по себе – дело они с Искаром затеяли весьма рискованное. Зато в случае удачи можно было освободить душу Искаровой матери из Страны Забвения. Щуры не простили бы Осташу, если бы он дрогнул сердцем перед нечистыми, когда речь идет о спасении родной души. И Данбор осудил бы его за робость. Да и мысли о боготурстве придется тогда оставить, что это за ведун, который испугался злых духов.

Осташ, занятый своими мыслями, не смотрел по сторонам. В ином состоянии он, скорее всего, заметил бы слежку, но в этот раз даже треск ветки слева от тропы не заставил его вскинуть голову и повернуть на звук коня.

Брех втихомолку обругал себя последними словами за неосторожность, но, к счастью, все обошлось. Ни шатуненок, ни Осташ не обратили на шум внимания. Дождавшись, когда они скроются с глаз, Брех крадучись вернулся к своему коню и поскакал в противоположном направлении.

Гудяй и Садко с нетерпением поджидали его у оврага. Оба подняли головы на цокот копыт, а вместе с головами поднялись и луки.

– Только что проехали, – сказал Брех. – Думаю, в ближайшее время они от реки не отвернут.

– Ведунья с ними? – спросил Садко.

– На руках у шатуненка, – подтвердил Брех. – Только квелая она какая-то, словно никак не может проснуться.

– Опоили, оттого и квелая, – вздохнул Садко.

Ехать вслед за шатуненком и его беспутным братаном на коротком расстоянии было опасно. Конь ли заржет, металл ли брякнет – звук по лесу разносится далеко. А спугнуть преследуемых отроков раньше срока значит испортить все дело.

Но и отставать нельзя, свернут братаны в заросли, и ищи их потом по бескрайнему лесу.

– Не торопятся они, – сказал Гудяй, трогая коня с места. – Может, ждут кого-то?

– А кого они могут ждать? – удивился Брех.

Садко с Гудяем переглянулись. Полной уверенности у них не было, но обоим показалось, когда они поджидали у оврага возвращения Бреха, что за ними следят чьи-то глаза.

– Может, зверь прошел и потревожил сорок.

– Я попробую стороной проехать, – предложил Садко. – Вдруг увижу что-нибудь интересное.

Гудяй с Брехом не возражали, и Садко не раздумывая свернул на едва приметную тропинку. Тропинка была давно уже нетоптанной и успела зарасти кое-где подлеском, но вела она, похоже, в ту самую сторону, куда сейчас направлялись братаны. Во всяком случае, какое-то время Садко так казалось, но с каждым шагом коня в нем усиливалось беспокойство. Тем более что тропинка порою совсем исчезала с глаз и появлялась опасность заблудиться в непролазной чащобе. Садко, пожалуй, повернул бы коня, если бы в эту минуту не разглядел белый бабий платок за густой зеленой завесой. Мечник мигом сполз с коня и притаился в кустах.

Старуха была, похоже, подслеповата и глуховата, иначе она обязательно обнаружила бы присутствие постороннего. Узнал ее Садко без всякого труда, поскольку она изрядно намозолила ему глаза в Торусовом городце. Звали ее, кажется, Горелухой. Шла Горелуха на удивление споро, словно и не было за ее плечами многих прожитых лет. Садко не сомневался, что объявилась старуха в этих местах неспроста. Она то ли выслеживала отроков, то ли была с ними в сговоре. Следить за ней, впрочем, было куда проще, чем за братанами. Ее белый платок был очень хорошо виден среди зелени. К тому же старуха была не только глуховата, но и на удивление беспечна, ибо за все время преследования так ни разу и не обернулась. Единственное, о чем беспокоился Садко, так это о подступающей темноте. В ночном лесу он окажется совершенно беспомощным. К счастью, до темноты время еще было, и появилась надежда, что Горелуха выведет его к нужному месту еще до наступления ночи.

Горелуха, к удивлению Садко, не слишком беспокоилась по поводу тропы, а шла иной раз прямо через заросли, уверенная, видимо, в своем знании леса, и звериные петли не были для нее единственной путеводной нитью. Садко не сразу заметил, что вновь оказался на тропе, которую не так давно опрометчиво покинул. Горелуха же и на этой тропе не задержалась, а свернула в заросли, чем поставила мечника перед нелегким выбором. Темнота потихоньку сгущалась, преследовать старуху становилось все труднее. Вывели его из раздумий Гудяй с Брехом, вынырнувшие внезапно из-за могучего дуба.

– Как в воду канули, – зло плюнул на тропу Брех.

– Заметили вас? – насторожился Садко.

– Не знаю. Мы старались держаться на расстоянии. Но они свернули с тропы.

– Тогда спешивайтесь и следуйте за мной, – сердито прошипел Садко.

Старуха вполне могла услышать топот конских копыт, но Садко надеялся на ее глухоту. И эта надежда оправдалась. Во всяком случае, мечнику показалось, что вдалеке мелькнул белый платок Горелухи. Самым умным было бы оставить коней, ибо шума от них было слишком много, а преследование продолжить пешим порядком. Но, к сожалению, мечники скверно ориентировались в лесу и вполне могли потерять и друг друга, и коней. Выход предложил все тот же Садко – он передал своего гнедого Гудяю и посоветовал товарищам двигаться в отдалении, не выпуская его. из виду, а сам ринулся за ускользающей старухой. Увлекшись погоней, он едва не вылетел на лесную поляну вслед за Горелухой, но вовремя остановился.

– Заставляешь себя ждать, старая, – сказал Осташ, не понижая голоса.

– Так ведь вы, соколики, верши, а я пешая, – отозвалась нараспев Горелуха.

– Никто за тобой не следил? – спросил Искар.

– Я ведь не по тропе шла, а через заросли. Если кто и следил, то уже давно в лесу заблудился.

– Ладно, показывай дорогу.

Брех с Гудяем тяжело дышали в самое ухо Садко. Обидно было бы упустить отроков в самый последний момент, после стольких мытарств. Поэтому и преследование продолжили в том же порядке: Садко впереди, Гудяй с Брехом чуть сзади. Расчет был на то, что конные отроки будут медленно двигаться вслед за пешей Горелухой. Поначалу так оно и было. Садко хоть и спотыкался в темноте, но от преследуемых не отставал. В каком-то смысле ему даже стало легче, поскольку двое всадников производили больше шума, чем старуха. Утвердившаяся на небе полновластной хозяйкой луна облегчала Садко задачу, хотя с ее появлением он ощутил холодок вдоль хребта. Все-таки есть в лунном свете что-то неестественное и колдовское. Садко почему-то расхотелось идти к Листяниным схронам. Он гнал от себя тревожные мысли, но они возвращались, мешая ему сосредоточиться на преследовании.