Шайтан Иван 4

Ну ещё бы, гении, я им практически нарисовал всю схему механизма револьвера и объяснил принцип работы. Всё равно молодцы. Патроны есть, Захарыч?

— Немного есть, — улыбнулся Михаил. Мы всей толпой пошли в тир. Барабан получился на четыре патрона. Захарыч пообещал, как только решиться вопрос с капсюлями сделать калибр поменьше и барабан на пять патронов. Патронов было двадцать штук. Расстреляли все. Хорошая вещь получилась. Опробовали дробовик и ружьё. Барабаны на четыре патрона. Ружья получились вполне рабочие. Единственный недостаток у всех очень нежный механизм перезарядки барабанов. Требовалось аккуратное обращение. Я забрал револьвер себе. Гении, ожидая подобное, выдали мне револьвер с кобурой и пятнадцатью снаряжёнными патронами. В работе было пять револьверов. Два готовых дробовика и три готовых ружья. С ориентировал оружейников на конец февраля, тронемся домой. Бойцы забрали всё готовое оружие с двадцатью гильзами к каждому стволу. На радостях я щедро расплатился с Михаилом и предупредил о заказе от военного ведомства. Обрадованный и воодушевлённый Михаил дал мне слово не продавать на сторону револьверы и ружья револьверного типа. Продолжить дальнейшую разработку, чтобы уменьшить вес оружия. На следующее утро отправились в Юрьевское.

По прибытию в имение попарился в бане с чувством, что мне чего-то не хватает. После принятия водных процедур вызвал Эркена.

— Пройдись по дому, подумай.

Он кивнул и стал совершать обход на предмет скрытых предметов. В это время я сидел в кабинете, ну, а как ещё называть комнату со столом и камином, и изучал револьвер, дробовик и ружьё, не обращая внимания на задумчивого Эркена, стоящего у входа в кабинет и внимательно осматривающего комнату. Эркена не впечатлили новинки оружейников. Он был предан своему длиноствольному ружью первого образца. Он снайпер, а не штурмовик.

— Есть что-то?

— Не знаю, командир, тянет меня в эту комнату, а почему не знаю.

— А на что тянет? На золотишко или серебро.

В ответ тишина. Повернулся и смотрю на Эркена. Он как гончая вытянул шею и уперся взглядом в шкаф с книгами.

— Думаешь?

— Точно, чую, командир.

Я заинтригованный подошёл к шкафу и вместе с Эркеном стал внимательно осматривать его.

И тут мне вспомнились слова в завещании, которое дед записал обращаясь к отцу.

«Возлюби книги, ибо они, светочем знания озаряя путь твой, укажут стезю к стяжанию благ земных и душевного благоденствия.»

Меня охватила лихорадка кладоискателя, а фраза, укажут стезю к стяжанию благ земных, пульсировала в голове.

В кабинет вбежал встревоженный Степан.

— Ваше высокоблагородие, Пётр Алексеевич, там Ипполит Олегович с жандармами пожаловали.

— Ищи, я пойду, в кабинет ни кого не впуская, скажешь я запретил.

Эркен кивнул в ответ. Я быстро метнулся в спальню и стал одеваться в парадку. Спустился вниз полный достоинства и важности. Меня ожидали Хомин младший, жандармский ротмистр и два младших чина, вахмистр и рядовой. Увидев меня такого красивого, жандармы подтянулись. Ротмистр отдал честь и представился.

— Ротмистр Славин. Жандармское управление по Московской губернии.

— Войсковой старшина Кавказского казачьего войска. Командир пластунского батальона Иванов. Чем обязан, господин ротмистр?

— Дело в том, господин подполковник, гвардии подпоручик Хомин утверждает, что вы силою захватили поместье и выгнали его из оного, не имея на него никаких прав. Это поместье принадлежит их семье и перешло к ним с приданным его матери. На это имеются все соответствующие документы находящиеся в поместье во Владимирской губернии, у его родителей. Ротмистр был предельно вежлив, видимо не ожидал встретить столь представительного офицера. Ибо мои награды говорили о многом и вызывали уважение.

— Господин ротмистр, я недавно получил право на имение Юрьевское, прошел регистрацию в Московской палате гражданского суда, на что имеются все потребные документы. Прошу вас, проходите, я предоставлю их вам для ознакомления.

Ротмистр разделся и прошел в зал. Я сходил на верх и принес все документы. Жандармский ротмистр тщательно изучил их, проверил все печати и подписи. Потом с осуждением посмотрел на гвардии подпоручика.

— Прошу простить меня господин подполковник, но служба обязывает. Никаких претензий к вам нет, а вам, господин, гвардии подпоручик, следовало бы разобраться в сути дела, прежде чем обращаться в жандармское управление. Посрамленный Хомин удалился вместе с жандармами.

— Ну вот Степан, а ты боялся. Работай спокойно на моё благо, следовательно, и твоё, раз ты мнишь себя моим доверенным лицом. Так что, мнишь или являешься?

— Можете не сомневаться в моей преданности. Задолженности наши, Петр Алексеевич?

— Успокойся, вот бумага о том, что задолженности все оплачены, аж пятьсот рублей с копейками. Надо бы стрясти с прежних хозяев. Как думаешь Степан?

— Это навряд ли, Пётр Алексеевич, Хомины привыкли жить на широкую ногу, как только Юрьевское не заложили. Слава богу более не грозит на такая напасть.

— Ладно Степан, займемся делами. Я переоделся и поспешил в кабинет. В кабинете меня ждал довольный Эркен.

— Нашел, командир.

Я запер кабинет. Эркен показал мне маленькую щеколду скрытую книгами на боковой стенке выполненную в виде накладного листка. С его поворотом, шкаф открывался как дверца. За ним была не глубокая ниша шириной полметра длиной с метр. В нише лежали три ящика. Достали верхний и я отрыл крышку. Сверху лежал конверт. Под конвертом, аккуратные столбики золотых империалов. В каждом столбике тридцать монет, десять рядов и три в глубину. Достал один, империал 1780 года выпуска. Вскрыл конверт.

Дорогой и любезный сын мой, Алексей!

Зная горечь твоей обиды на меня, не дерзаю и чаять прощения твоего при жизни моей. Но ведаю, сколь достойно нёс ты крест свой, и сердце моё преисполнялось отцовскою гордостью, когда доходили до меня вести о подвигах твоих в ратном деле противу Бонапарта.

В летах беспечной молодости, ослеплённый суетою мирскою, не внял я гласу совести, попирая столь драгоценные узы родства. Ныне же, на склоне дней моих, сокрушаюсь тяжким бременем стыда пред тобою и пред памятью матери твоей, коей чистый образ не даёт мне покоя.

Да послужит моё предсмертное завещание хотя бы малою отрадою душе твоей, и да смягчит оно, буде возможно, горечь твоего ко мне нерасположения.

Любящий тебя до последнего вздоха,

Отец твой, Крамской Фёдор Михайлович.

Писано в лето от Рождества Христова 1832 годе.

Судьба деда и отца, не мне судить. Прошлое ушло, будущее не наступило, что делать с деньгами сейчас?

Глава 30

Зимний дворец. Кабинет императора Николая 1.

В этот воскресный вечер Николай вызвал к себе цесаревича. Вопреки обычаю проводить воскресенье в кругу семьи.

— Ознакомься — Николай подвинул толстую папку к Александру, который сидел напротив.

— Это результаты расследования покушения на тебя, вернее на меня.

После долгого молчания Александр произнёс, переворачивая последнюю страницу.

— Прав, Пётр Алексеевич, в высказывании своём: Польша для нас, как чемодан без ручки. Нести неудобно и бросить нельзя.

— Этот Иванов на всё имеет своё мнение — негромко рассмеялся император. — Но ведь всегда прав, шельма.