Шекспир должен умереть

– А сами поспешили исчезнуть? – уточнил я. – Вы уверены, что вас никто не заметил, никто не заподозрил подмену?

Профессор, будто давая клятву, прижал ладонь к сердцу.

– Никто! На всякий случай я надел толстовку Питера с капюшоном. Все было на редкость удачно: я незаметно скрылся, даже никто из работников конюшен меня не заметил! Зато, уходя, я слышал, как конюх Вилли крикнул кому-то: «Смотри-ка, профессор Хатвилл уже в седле!» Так что Питера сразу же приняли за меня.

Тут официант принес наш с Соней заказ, и, пока мы с ней разбирали приборы, слово взяла Роза. Надо отметить, что так долго молчать, слушая кого-то другого, для этой девицы – ужасная мука. К этому моменту нашей беседы она попивала портвейн, ожидая момента, чтобы вставить свою мудрую реплику:

– Хочу сообщить вам общую схему проведения классического турнира. Потому как то, что для нас – само собой разумеющиеся факты, для вас – этакое диво, – проговорила она ленивым голоском. – Как правило, в турнирах принимают участие только члены конного рыцарского клуба под классическим названием «Уорвик». В большинстве своем это преподаватели и студенты старших курсов университета, а также актив города; есть несколько полицейских. Каждый, как правило, выступает на одном, «своем» коне, к которому привык. А вот экипировка – удовольствие дорогое, по большей части она является собственностью клуба и хранится в личных шкафчиках членов в раздевалке «Уорвика» на территории конюшни.

Роза прямо наслаждалась, что все внимание переключилось на нее, – ее глазки заблестели, на щеках появился румянец.

– Но у отдельных членов клуба имеется своя экипировка, или, проще сказать, форма. В частности, у доктора Перкинса и моего Ната. Нат, как и все, хранит форму в собственном шкафчике раздевалки клуба, а вот Перкинс – у себя дома, несмотря на то что это доставляет ему массу неудобств. Только представьте: как правило, перед каждым турниром он идет на конюшню, садится на свою Лиззи и едет домой, где облачается в снаряжение рыцаря, после чего отправляется на турнир. После турнира все повторяется в обратном порядке: верхом – домой, переодевание, возврат Лиззи в конюшню и – опять домой. Перкинса не один раз пытались уговорить надевать облачение в клубе, как все, пользуясь при этом помощью пажа, которого он должен был себе выбрать. Бесполезно! Перкинс каждый раз заявляет, что это его личная традиция, которую он не собирается менять никому в угоду. Хочу заметить, что эта традиция связана с тем, что не так давно Лиззи являлась собственностью Перкинса и содержалась в его личной конюшне. Из-за финансовых проблем год назад он был вынужден продать ее клубу. Но, повторяю слова упертого Пола, он никогда не устанет придерживаться своей традиции.

Роза перевела дух, многозначительно улыбнувшись.

– В свете всех этих фактов, не правда ли, стоит отметить: тот, кто побывал «в гостях» у доктора Перкинса, чтобы усыпить хозяина, и, напялив его доспехи, отправился убивать моего Ната, судя по всему – член клуба, потому как прекрасно владеет всей ситуацией.

При произнесении последней реплики Роза выглядела как мудрый и прозорливый Шерлок Холмс. Зато ее Нат весело и без затей поглощал свой ужин, явно получая немыслимое блаженство от вкусной трапезы, великолепного открытия неизвестного сонета и счастья жить.

– Господи, какими же глупыми и бездарными кажутся все эти интриги по сравнению с бессмертными строками Фалка Гревилла, которого большая часть мира привыкла называть Шекспиром! Кстати сказать, если говорить о жизни Фалка Гревилла в общем и целом, то она – как один из его бессмертных сонетов: достаточно сжатая, не слишком долгая, яркая и выразительная, завершившаяся неожиданным росчерком. Вы ведь в курсе, что его трагически убил собственный слуга – причем до сих пор толком неизвестно, из-за чего!

– Эту историю наши гости при желании даже увидят собственными глазами, – немедленно встряла Роза, тут же повернувшись к нам с Соней. – Завтра вы сможете поучаствовать в нашем шоу в башне Призрака – именно там будет разыграна та самая сцена убийства и того, как каждую полночь из портрета Фалка Гревилла, что висит на стене в одной из комнат башни, выходит полупрозрачный дух убитого, чтобы еще раз пережить собственное убийство…

Мимоза самодовольно улыбнулась – коню понятно, что автором сценария великолепного шоу являлась она, кудесница.

– Автор сценария всего действия – мисс Мимозин, прошу любить и жаловать, – немедленно озвучила она мои мысли, – а в роли Гревилла – его пра-пра-пра и еще десять раз «пра» внук Нат Хатвилл!

Что ни говори, а любую информацию воспринимать гораздо интереснее, если, вполуха слушая, ты поглощаешь при этом нечто потрясающе вкусное. Во всяком случае, это касается меня: в этот момент официант расставил на столике наш с Соней заказ, и я с удовольствием накинулся на свою рыбку. Отменно приготовленное блюдо помогло мне легко пережить самодовольный тон самодовольной Розы, пустившейся в подробный рассказ о своей творческой работе над сценарием шоу – естественно и натурально, работа у нее шла без сна и покоя.

– Вся наша жизнь – театр, – с милейшей улыбкой прервал затянувшийся рассказ невесты Нат, отпивая свою порцию портвейна и словно не замечая, что Роза немедленно нахмурилась, недовольная, что ей не дали завершить ее блестящий монолог о собственном шедевре. – Вы только подумайте: мой соперник в поединках турнира, как правило, один и тот же – доктор Перкинс. Дело в том, что мы с ним отчаянно придерживаемся прямо противоположных точек зрения: я утверждаю, что истинный автор всех шедевров, приписываемых Шекспиру, – Фалк Гревилл, Перкинс с пеной у рта доказывает, что Шекспир – один-единственный на свете гениальный автор всех своих произведений. И по давней договоренности, как цивилизованные люди, мы с ним выпускаем пары не в бесполезных диспутах, но в турнирных поединках – каждый старается выбить соперника из седла. За все время я выбивал доктора большее количество раз, нежели он меня: девяносто семь против его тридцати пяти. И вот, по всему выходит, что кто-то решил не просто выбить меня из седла…

– Нат, мы это обсудили уже миллион раз, – прервала было его Роза, но увалень, с легкой улыбкой мечтательно глядящий куда-то в перспективу террасы ресторана, продолжал, не обращая на писк подруги ни малейшего внимания:

– Итак, если реально наша жизнь – лишь театральная постановка, то на этот раз в ней нарушены правила гуманности.

Он на мгновенье зажмурился – ни дать ни взять, актер на подмостках.

– И все-таки согласитесь, насколько все это до нереальности удивительно: вместо меня погиб другой, которого, между нами говоря, многие желали бы отправить на тот свет. До меня неоднократно доходили слухи о том, что русский Питер продает за хорошие деньги компромат на товарищей!

Нат обвел нас своим восторженно-наивным взглядом.

– А я… Я, конечно, не святой, но могу сказать со всей искренностью: я никогда никому не желал зла!

– Дорогой, ты у меня настоящий ангел! – проговорила Роза, слегка соловея от портвейна. – Это видно невооруженным глазом.

Краем уха слушая все эти реплики, я подумал, что в этой еще не родившейся семье дрязги уже цветут пышным цветом – каждый считает себя гением и старательно это доказывает. Воспользовавшись моментом, я поспешил задать парочке более интересные для меня, грешного, вопросики.

– Сказать по правде, мне любопытно, что вы можете сказать об этом специалисте по части сов, который также выступает со своим шоу у вас в замке, – проговорил я в паузах между поглощением порций отменного рыбного филе. – Мы ведь видели его с вашим соперником Перкинсом буквально за несколько минут до того, как доктор был усыплен неизвестным преступником. А потом он ворвался во время допроса в Зал торжеств и плакал из-за того, что сова сказала ему одно слово: «Смерть». На мой взгляд, это очень странный парень. Как по-вашему, не мог ли он быть убийцей в маске Ланселота Озерного?