Шекспир, рассказанный детям

— Ну, тут свадьбе не бывать! — проговорил Бенедикт.

— Боже мой! — вскрикнула Геро, когда поняла, в чем ее обвиняют, и, пораженная этой жестокой клеветой, она без чувств, почти мертвая, упала на том самом месте, на котором готовилась выслушать радостный обряд.

Между тем принц и Клавдио так ожесточены были гневом, что вышли из церкви, не посмотрев

. ч

на несчастную Геро и не обратив внимания на отчаяние Леонато.

Бенедикт и Беатриса остались около Геро, всячески стараясь привести ее в чувство.

— Что с ней? — спросил Бенедикт.

— Я думаю, она умерла,— отвечала Беатриса, обливаясь слезами.

Нежно любя свою кузину и зная ее честные правила, она не верила ничему, в чем обвиняли Геро. Не то было с ее старым отцом. Он также обливался слезами, но горе его было несравненно сильнее,— он поверил бесчестью своей дочери! Жалко было смотреть на него. Оплакивая лежавшую у ног его Геро, он желал, чтобы она не возвращалась более к жизни.

Между тем старый аббат-монах, посторонний свидетель этой сцены, был человек умный и большой знаток людей. Внимательно наблюдая за девушкой в ту минуту, когда она услыхала страшное обвинение, он заметил, как краска бросилась в ее лицо и как потом эта краска сменилась мертвенной бледностью; в ее глазах он подметил огонь, опровергавший обвинение принца. Видя все это, монах обратился к печальному отцу с такими словами:

— Назовите меня безумным, считайте ни во что мои лета, мою опытность, мое священство, если эта прекрасная девушка не окажется впоследствии жертвой какого-нибудь печального недоразумения. Кто разговаривал с вами прошедшей ночью, как говорят ваши обвинители? — спросил он Геро, когда она оправилась от обморока.

— Те, кто обвиняют меня, должны знать его,— отвечала несчастная Геро. Затем, обратившись к отцу, она сказала:— Отец, если кто докажет, что я

имела свидание с мужчиной или даже сказала хотя одно слово мужчине вчера ночью, то отступись от меня, прокляни, убей меня.

— Я не сомневаюсь,— продолжал монах,— что принц и Клавдио обмануты и что это недоразумение. Чтобы разрешить его, советую вам,— сказал он Леонато,— воспользоваться обмороком вашей дочери и объявить ее умершей. Исполните все похоронные обряды: носите траур, поставьте памятник над ее мнимой могилой и прочее.

— Но зачем же все это? — спросил его Леонато.

— Затем, что молва о смерти вашей дочери прекратит все толки об ее преступлении и возбудит к ней горячее сострадание со стороны всех,— а это уже много значит. Но я не того хочу от этой выдумки. Цель у меня такая: когда Клавдио услышит, что Геро умерла от его грубых обвинений, мысль о ней так овладеет его воображением, что он будет горько оплакивать ее и скоро раскается в своем обвинении, даже если по-прежнему будет убежден в ее виновности.

Бенедикт убедил Леонато послушаться совета святого отца, поклявшись, со своей стороны, что, при всей любви к Клавдио, будет хранить от него эту тайну. Несчастный отец уступил его убеждениям. Подавленный горем, он рад был малейшей надежде на лучшее.

Затем Леонато и Геро вышли из церкви в сопровождении монаха, который утешал их как мог. В церкви остались только Бенедикт и Беатриса. Это была та первая встреча двух врагов, от которой друзья их, виновники заговора, ждали столько развлечения. Теперь эти друзья (горе их было сильно), казалось, навсегда распростились с веселыми мыслями.

— Вы все это время плакали, Беатриса? — заговорил первым Бенедикт.

г

— Да,— отвечала Беатриса,— и долго, еще долго буду плакать.

— Но я убежден, что вашу кузину обвиняют напрасно,— сказал Бенедикт.

— Ах,— отвечала Беатриса,— как бы я была благодарна человеку, который бы помог ей оправдаться.

— А есть средство оказать вам такую услугу? Ведь я никого на свете не люблю так, как вас; не странно ли это? — сказал Бенедикт.

— Я могла бы сказать вам тоже, что люблю вас больше всего на свете, но не верьте этому, хотя я и не лгу. Я ни в чем не признаюсь и ничего не отрицаю. Мне жаль сестру!

— Нет, Беатриса, ты любишь меня, клянусь мечом моим! И я готов на все для тебя!

— Убейте Клавдио,— сказала Беатриса.

— Ни за что на свете,— отвечал Бенедикт,— потому что люблю его и уверен, что он обманут.

— Разве Клавдио не негодяй? Он оклеветал мою сестру и обесчестил ее! О, если бы я была мужчиной! — воскликнула она.

— Беатриса, выслушайте меня,— говорил Бенедикт.

Но Беатриса ничего не хотела слушать и не переставала побуждать Бенедикта отомстить за сестру.

— Она разговаривала с мужчиной у окошка ночью! Хороша выдумка!.. Бедная, милая Геро! Тебя оскорбили, оклеветали, уничтожили! О, для чего я не мужчина, чтобы драться с Клавдио, и для чего у меня нет друга, который бы доказал мне свое мужество. Впрочем, все мужчины храб-

J

<jfL>

V

ры только на вежливости и комплименты. И так как сама я, при всем желании, не могу сделаться мужчиной, то пусть умру женщиной с горя,— сказала Беатриса, собираясь оставить своего собеседника.

— Останьтесь, Беатриса,— сказал Бенедикт.— Клянусь этой рукой, что люблю вас.

— Если вы в самом деле любите меня,— отвечала Беатриса, — то, чем клясться ею, лучше употребить ее другим, лучшим образом.

— Скажите мне правду, убеждены ли вы, что Клавдио оклеветал Геро? — спросил Бенедикт.

— Да,— отвечала Беатриса,— я убеждена в этом так же глубоко, как и в том, что имею душу.

— Довольно,— сказал Бенедикт,— я вызову его, клянусь вам, на дуэль. Дайте мне поцеловать вашу руку, и я иду! Судите меня по тому, что услышите обо мне... Прощайте, идите утешать вашу сестру.

В то время как Беатриса разговаривала с Бенедиктом и своими энергичными речами возбудила его воинственный дух, уговаривая его вступиться за Геро и даже вызвать на поединок Клавдио, Аеонато, со своей стороны, тоже послал вызов Клавдио и принцу. Объявив им, что Геро умерла от горести, он требовал, чтобы они мечом поддержали то, что осмелились говорить против его дочери. Из уважения к летам и горести Леонато принц и Клавдио советовали ему забыть ссору с ними. Вслед за их отказом явился к ним Бенедикт с тем же требованием от себя лично. Клавдио и принц поняли, что он действует по внушению Беатрисы. Однако же Клавдио принял вызов, и дуэль действительно состоялась бы, если бы небесное правосудие не представило более сильных

f л

доказательств невинности Геро, чем неверный исход поединка. В то время как принц и Клавдио рассуждали о вызове Бенедикта, к ним привели Барачио, схваченного ночными сторожами, когда он рассказывал какому-то своему товарищу о злодействе, сделанном им по внушению Дон Жуана. Барачио при Клавдио совершенно признался принцу, он рассказал ему, что Маргарита была одета в платье своей госпожи, что это она разговаривала с ним у окошка и что принц и Клавдио оба ошиблись, приняв ее за Геро. Таким образом, для принца и Клавдио не оставалось сомнений в невинности этой девушки. И если бы оставалась хотя тень сомнения, она была бы совершенно рассеяна бегством Дон Жуана, который скрылся из Мессины, спасаясь от справедливого гнева своего брата.