Шекспир, рассказанный детям

Клавдио грустил и страдал: образ невинной девушки, полный небесной красоты, неотвязно преследовал его.

С глубоким раскаянием умолял он старика Леонато забыть обиду, нанесенную его дочери. Клавдио готов был перенести от отца своей любимой все, что бы тот ни потребовал. Леонато действительно придумал наказание, которое состояло в следующем: Клавдио должен был немедленно жениться на двоюродной сестре Геро, очень похожей на нее лицом, и которая, по смерти Геро, сделалась наследницей Леонато.

Верный данному обещанию, Клавдио согласился на брак с незнакомой ему девушкой, даже если невеста его будет так же безобразна, как эфиоп. Но это говорил его язык, сердце же было по-прежнему печально. Терзаемый упреками совести, он провел всю ночь накануне свадьбы в слезах у

j

V

памятника, который Леонато поставил над мнимой могилой своей дочери.

Утром Клавдио вместе с принцем вошел в церковь, где уже собрались Леонато, его племянница и добрый монах. Невеста была представлена стариком Леонато в маске, так что Клавдио не мог разглядеть ее лица.

— Дайте мне вашу руку перед этим святым монахом,— сказал Клавдио,— я буду вашим мужем, если вы захотите выйти за меня.

— Я и не переставала быть вашей женой,— отвечала женщина, снимая маску, и перед Клавдио предстала сама Геро.

Можно представить, какая это была неожиданность для Клавдио, считавшего свою невесту умершей. От радости он едва верил своим глазам. Принц изумлен был не меньше.

— Неужели это та Геро, которая была мертвой? — спрашивал он.

— Она была мертвой,— отвечал Леонато,— только на то время, пока продолжалось ее бесчестие.

Монах, опасаясь, чтобы разговор их не затянулся, обещал объяснить это воскрешение из мертвых по окончании свадьбы и уже хотел начать обряд, как возникло новое препятствие, теперь уже со стороны Бенедикта, который требовал, чтобы в одно время с Геро и Клавдио венчали и его с Беатрисой. Между им и Беатрисой началась забавная перепалка. Он напомнил Беатрисе о любви, которую, по словам Геро, она чувствует к нему, а она, шутя, отказывалась от нее и не соглашалась на свадьбу. Бенедикт начал горячиться, и тут-то хитрость веселого принца открылась. Они увидели, что их заставили с помощью обмана полюбить друг друга... Но уже

<ж>

/ ; \ ничто не могло уничтожить их взаимной привязанности.

— Так и быть,— говорил Бенедикт,— из жалости женюсь на вас, женюсь только потому, что слышал, как вы собирались умереть от безнадежной любви ко мне.

— Полноте,— отвечала ему в том же тоне Беатриса,— я, напротив, уступаю вашим просьбам и уступаю из тех же побуждений, какие руководили вами: чтобы остановить развитие чахотки, открывшейся в вас от любви ко мне, чтобы спасти вашу жизнь.

Таким образом, эти остроумные веселые существа соединились; их свадьба последовала сейчас же за свадьбой Геро и Клавдио.

В заключение скажем, что Дон Жуан был пойман и приведен обратно в Мессину. Величайшим наказанием для него было видеть общую радость и присутствовать на праздниках в Мессине во дворце губернатора.

БУРЯ

у,—алеко, далеко на море был остров с ( f~)/\ двумя лишь обитателями: стариком yf/ Просперо и дочерью его Мирандой — прекрасной молодой девушкой. Миранда жила на острове с самых юных лет и потому не видела никогда иного человеческого лица, кроме лица Просперо.

Отец и дочь жили в пещере, высеченной в скале; пещера эта разделялась на несколько комнат. Одну из них Просперо называл своим кабинетом; там он держал книги, по большей части относившиеся к магии. Знание магии очень пригодилось Просперо. Дело в том, что очень давно на этом острове жила злая колдунья Сикоракса, она умерла незадолго до появления на острове Просперо. Колдунья заточила в стволах деревьев много добрых духов, живших на острове, в наказание за то, что духи не хотели исполнять ее злых приказаний. Просперо же удалось освободить их при помощи магии, и в благодарность добрые духи сделались его верными слугами. Повелителем духов на острове был Ариэль.

Шаловливый маленький Ариэль принадлежал к

– QfL>

самым добрым духам и имел удивительно живой характер; единственной его слабостью было постоянное стремление помучить злое чудовище, называемое Калибаном. Ариэль не любил Калибана, так как тот был сыном старинного заклятого врага Ариэля — колдуньи Сикораксы. Просперо нашел на острове Калибана, более походившего на обезьяну, чем на человека, взял его к себе в пещеру и выучил говорить. Старик был очень добр к Калибану, но тот унаследовал от своей матери Сикораксы злой и упрямый характер, а потому не мог выучиться ничему хорошему и возвышенному. Именно поэтому Калибан исполнял самые черные и тяжелые работы; на Ариэле же лежала обязанность побуждать Калибана к работе и не позволять ему лениться.

Если Калибан бывал нерадив и плохо исполнял свою работу, Ариэль (не видимый никем, кроме Просперо) подкрадывался к ленивцу, щипал его, а иногда толкал в грязь. Порой же Ариэль, принимая образ обезьяны, строил перед Калибаном уморительные рожи; или же, превратившись в ежа, подкрадывался к Калибану и колол своими иглами его босые ноги. Такими проделками Ариэль часто мучил Калибана, когда тот небрежно исполнял свою работу для Просперо.

Повелевая могущественными духами, Просперо мог управлять также и ветром и волнами морскими.

Однажды, по приказанию Просперо, поднялась сильная буря. С разбушевавшимися волнами тщетно боролся большой прекрасный корабль. Море готово было поглотить его каждую минуту.

— О, отец! — воскликнула Миранда, увидев корабль.— Если ты вызвал эту бурю, то сжалься

j

^-СтУ

над существами, находящимися на корабле. Посмотри, парус уже разорван в клочья. Бедные! Они все погибнут. Если бы я имела власть, то заставила бы землю поглотить все море, чтобы только спасти этих несчастных.

— Не бойся, Миранда,— ответил Просперо,— С ними не случится ничего дурного. Я распорядился уже, чтобы никто на корабле не пострадал, и сделал это из любви к тебе, мое дорогое дитя. Ты не знаешь, кто ты и откуда явилась на этот остров, а обо мне знаешь только то, что я твой отец и живу в жалкой пещере. Можешь ли ты вспомнить то время, которое предшествовало нашему появлению в этой пещере? Мне кажется, не можешь. Ведь тогда тебе было не более трех лет.

— Конечно, я помню это время,— ответила Миранда.