Шёл разведчик по войне

— Большевикам жрать нечего — это хорошо. Спроси его, как он через русские окопы перешёл?

— Говорит, сидел за большим камнем. А когда часовой пошёл к землянке курить, перебрался через окоп.

— Да врёт он всё! — Заключил фельдфебель. — Врёт. Чтоб русский солдат ушёл с поста курить — никогда не поверю. — Выдержал паузу для пущего эффекта. — Водку он жрать пошёл, а не курить. Потому что все русские пьяницы. Бездельники и пьяницы! — И первый загоготал, но вдруг перешёл от остроумия к злобе и прошипел. — Пьяные ленивые свиньи! Ничего, скоро мы вас научим работать и уважать порядок!

Так же резко переключился на мальчика.

— А нейтральную полосу, через заграждения как прошёл? Почему на минах не подорвался?

— По чьим — то свежим следам шёл.

— По свежим следам? — Фельдфебель въедливо посмотрел на мальчика и дал команду. — Обыщите его!

Вытряхнули и даже вывернули наизнанку матерчатую сумку мальчика. Но кроме нескольких кусочков сухого черного хлеба, да одного кусочка серого, домашней выпечки, пары картофелин, сваренных в мундире, тупого столового ножа, с наполовину обломанным лезвием в ножнах — в свернутой в трубочку бересте да крупной соли в аптечном пузырьке ничего там не было.

— Ищите лучше, — настаивал фельдфебель.

Мальчика раздели и так же тщательно осмотрели одежду, прощупали даже швы и заплатки, не говоря уже о подкладке и карманах. Но и тут безрезультатно. Вернули одежду.

Очень кстати, замёрз мальчишка меж камнями сидеть, да ещё тут раздели, кожа у него, как у щипаного гусака, от холода пупырышками покрылась.

Но вида не показал, оделся спокойно и не торопясь.

В блиндаже человек, которого дожидался подполковник, молча кивнул и протянул руку лейтенанту. Снял маскхалат и ватник. Остался в грубошёрстном свитере, ватных штанах и валенках. Вопросительно взглянул на подполковника.

— У себя переоденешься. А сейчас, — уже лейтенанту, — пока старший лейтенант по быстрому чайком согреется, скажи пулемётчикам, пусть пальбу прекращают.

— Есть! — Лейтенант согласно кивнул, козырнул и вышел.

Дождавшись, когда лейтенант отойдёт от блиндажа, подполковник тихо, едва не шёпотом, потребовал от старшего лейтенанта

— Рассказывай.

— Прошло как отрабатывали, — так же тихо ответил тот. — За десять минут до назначенного времени выдвинулись из землянки к валуну. После трёх вспышек зажигалки перебрались через наш окоп, он отсиделся в гроте, а потом прошёл в расположение немцев.

— Как там встретили?

— Можно сказать, стандартно: задержали и увели сначала в блиндаж на передовой, а потом, сразу же, в глубину расположения.

— Грубостей или чего — то необычного не было?

— Нет. При задержании, нет.

— Будем надеяться, что и потом будет всё в порядке, участок здесь не особенно боевой. Конечно, через «тропу», где нет постов боевого охранения, было бы безопаснее. Но надо, обязательно надо, что бы немцы поверили: наши войска сосредотачиваются для удара в районе Восьмой ГЭС и Второго Городка.

Помолчал, редко и ритмично постукивая ногтями, плоской их стороной, по столешнице.

— В сто, в тысячу раз легче было бы самому пойти, чем вот так… ребёнка посылать. — Приподнял руку и несильно, но резко стукнул внутренней стороной кулака по столу. — И деваться некуда. Надо.

Успокаивая себя прошелся по блиндажу туда — обратно и позвал.

— Мартьянов!

В блиндаж вошёл Никола — часовой.

— Сейчас, как только вернётся лейтенант, уходим. После ухода приберёшь здесь, на это тебе пять минут, и догоняй нас.

— Понятно.

— А пока иди на пост.

— Есть!

— И ты с чаем не рассиживайся, пей скорее, — нервно подогнал старшего лейтенанта.

— Угу, — согласился тот, и не желая усугублять нервность начальства, подул на поверхность напитка и насколько позволяла температура сократил время между глотками: подполковник вообще к каждому выводу разведчиков относится трепетно, а уж когда ребятишек выводят — будто целиком из нервов сплетён. Тут его лучше не раздражать. Но по — прежнему давал каждому глотку не торопясь скатываться в желудок и максимально прогревать организм.

Старший лейтенант допил чай, и втроем, вместе с возвратившемся лейтенантом, отправились по ходам сообщения, от передовой в глубину расположения. Но штаб и иные службы обходили стороной, пока не вышли к сокрытой в лесочке возле шоссе раскрашенной белыми камуфляжными разводами эмке.

— Он ещё нужен? — Лейтенант указал на солдата охранявшего легковушку.

— Нет. И ты, лейтенант, можешь идти отдыхать. Теперь мы сами управимся. Обеспечение пока не снимай. — Подполковник протянул ему руку. — Спасибо за помощь.

Подошёл Мартьянов.

— Порядок? — Спросил подполковник.

— Так точно, порядок. — Ответил Никола.

— Что говорят?

— Часовой что было, то и говорит: своего человека с той стороны дожидались. А остальные ничего не видели.

— И как он считает, дождались?

— Считает, дождались.

— Наблюдательный. А болтать не будет?

— Лейтенант предупредил и его, — Мартьянов не удержал улыбки, — и меня, — чтоб о Владимире Семёновиче, о товарище старшем лейтенанте, — посмотрел со значением на человека в ватнике, — никому ни слова.

— Будет молчать, на следующее мероприятие опять возьмём. А вот тебя… Надо подумать.

— Почему — подумать?.. — Заволновался Мартьянов.

— Потому что, не кичись боб, не слаще гороха. Намокнешь — тоже лопнешь. Нечего над старшим по званию зубы скалить. Лейтенант правильно предупредил. И его, и тебя.

— Виноват!

— То — то же. А окурок, что я в стенке блиндажа оставил, он забрал или ты?

— Я. Он говорит: возьми себе, меня товарищ подполковник двумя целыми папиросами угостил.

— Так и сказал: товарищ?

— Нет, это я для вежливости. И чтоб по уставу было.

— Понятно. А о чём — нибудь расспрашивал?

— Нет, не расспрашивал. Вначале говорил: похоже, с той стороны кого — то ждём. А когда товарищ старший лейтенант вернулся, сказал: ну что я говорил.

— А ты ему что ответил?

— Сказал, что я и не возражал.

— Понятно. А он не сказал, как определил, что человека ждём?

— Да он… это…

— Не мямли, как двоечник у доски.

— По Вашему поведению. Сказал, что Вы, товарищ подполковник, часто выходили из блиндажа будто бы покурить, а на самом деле, наверно с той стороны человека ждёте.