Шёл разведчик по войне
Шрифт:
— Наблюдательный, — повторил подполковник. — Ну хорошо, товарища старшего лейтенанта мы дождались. Больше нам здесь делать нечего. Прогревай, Коля, машину и поедем.
Мартьянов сел на водительское место. Подполковник отвёл старшего лейтенанта в сторонку.
— Значит и Мартьянов ничего не заметил. Это хорошо, аккуратно сработали. — Мельком глянул на часы и долгим взглядом на линию фронта, даже туловищем подался в ту сторону. — Как он там? А?
— Будем надеяться, всё хорошо…
— Будем. — Помолчал и тихонько проговорил. — Не к лицу мне, коммунисту, такое говорить, но иногда, особенно если ребят выводим, помолиться за них хочется. Был бы верующим, хоть втихаря,
Когда старший лейтенант вернулся, подполковник вопросительно посмотрел на него.
— Что лейтенант?
— Считает, что разведгруппа ушла в поиск. Но ни состава, ни задач, естественно, не знает.
— Это хорошо, — подполковник удовлетворённо кивнул.
— И к солдату присмотрится.
— Угу. Пусть присматривается. Поехали.
— Ахтунг!
В блиндаж вошёл обер — лейтенант. Белокурый высокий, стройный и даже элегантный, насколько можно быть элегантным на передовой. Его охрана, два автоматчика, в подстать командиру, ладно пригнанной форме, встали у двери положив руки на шмайсеры.
Фельдфебель доложил. Офицер повернулся к мальчику. Длинный тонкий крючком нос несколько портил его, однако делал лицо запоминающимся.
— Paivaa, herra upseeri! [2] — Поздоровался мальчик.
— A — a, Mikko, — узнал его обер — лейтенант, и даже улыбнулся, — huomenta, herra Metsapuro! Здравствуй, господин Лесной Ручей. Всё течёшь? Даже зимой? — Немец немного говорил по-фински.
— К родственникам хожу. Жить где — то надо.
— Как на той стороне? — Перешёл немец на более знакомый ему русский. По — русски он говорил с акцентом, но слов не коверкал.
2
Здравствуйте, господин офицер.
— Голодно. Даже у тех кто с огородом живёт с едой плохо. Власти оставили по 15 килограмм картошки на едока, а остальное приказали сдать в фонд обороны. Разве зиму с этими харчами переживешь? В городе совсем плохо, кошек и собак ещё в прошлую зиму съели.
— Сдаваться когда собираются?
— Вроде бы, совсем не собираются. Говорят, от голода может кто и уцелеет, а если сдаться, то немцы всех расстреляют.
— Это враньё, большевистская пропаганда. И ты, когда пойдёшь снова туда, скажи, что немцы народ культурный и гуманный, никого расстреливать не собираются. Конечно, если добровольно сдадутся.
— За такие разговоры они сами расстреливают. На месте. Без суда и следствия. По строгости законов военного времени. Везде, на всех стенах и на всех столбах бумаги наклеены, а в них написано: за невыполнение приказов, за распространение панических и пораженческих слухов привлекать к ответственности по строгости законов военного времени.
— Понятно. Линию фронта как перешёл?
Микко повторил то, что уже рассказал фельдфебелю.
— А к линии фронта как шёл?
— И в Парголове был, и в Токсове. Потом в Чёрной Речке, а оттуда через Колтуши в эту сторону пошёл.
— Постов много?
— Да.
— Документы часто проверяют?
— У всех. Но у меня не спрашивали — какие
у меня документы. И потом, я у родных останавливался пожить, может поэтому не трогали.— Покажи на карте, где посты стоят.
— Не… На карте не могу. Карту я не понимаю.
— А о чём просил тебя посмотреть — посмотрел?
— Да. Там стволы какие — то.
— Что за стволы? Пушки? Гаубицы? Какой калибр?
— Не знаю. С дороги не разглядеть, а ближе не подойти, колючая проволока и часовой. Страшно, застрелит ещё.
— Колючая проволока от дороги далеко?
— Близко. И лес вырублен. Всё открыто. Не подойти. И часовой. Застрелит запросто.
— По пути что — нибудь интересное видел?
— Не… Я по лесу, по просёлку шёл. Что там увидишь? С большой дороги меня сразу прогнали. Когда от тётки Клавдии шёл. Я хотел в Невскую Дубровку пройти. А там танки, тягачи с пушками, машины с солдатами. Вся дорога забита. Уходи, говорят, парнишка, а то под колёса или под гусеницы попадёшь, или ещё куда. Я и ушёл на просёлок, а потом в Колтуши повернул.
— Где это было?
— Что было?
— Танки, машины, пушки… Где тебя с шоссе согнали?
— Не припомню точно, где — то уже за Марьиным. Я как раз из Чёрной речки от тётки Клавдии, подкормился у неё и в Невскую Дубровку, к крёстной моей, к тёте Василисе хотел пройти. Но с дороги прогнали, тогда в Колтуши, к тёте Кате пошёл. У тётки Клавдии сытно, но очень тесно. Под столом спал, больше негде.
— Фляшенхальс… [3]
— Что? — Не понял Микко.
3
Бутылочное горло. Так немцы называли неширокий, 12–14 километровый, но сильно укреплённый и насыщенный военной техникой и солдатами Шлиссельбургско — Синявинский выступ своих войск южнее Ладожского озера.
— Отчего тесно? Семья у тётки большая?
— Нет. Солдат много. Она им стирает, бельё чинит. А они ей крупу, хлеб дают. А ещё картошку и овощи разные. Иногда даже консервы.
— В каком направлении двигалась техника? Танки, машины — куда шли?
— Я не знаю, не спрашивал. Там спроси только, сразу куда следует отправят. По строгости законов военного времени.
— Но ты же видел: поперек твоей дороги они двигались, по пути с тобой или навстречу.
— А — а, навстречу. — Сообразил — таки Микко. И подтвердил. — Навстречу ехали. Я от тётки Клавдии шёл, а они навстречу, из — за поворота.
— Значит, скорее всего, двигались в направлении Восьмой ГЭС или Второго городка?
— По той дороге можно доехать… Да. Но там другой берег и линия фронта. Может туда поехали, или свернули потом, не знаю.
— Много техники в колонне?
— Не знаю. Меня ж прогнали. Я стоял, стоял, ждал когда проедут. А потом не дождался, пошёл. Прошёл немного, меня и прогнали. Легковушка затормозила и командир из легковушки выглянул и прогнал. Уходи, говорит, парнишка, а то под колёса попадёшь или под гусеницы. Я и свернул на просёлок.
— Стоял долго?
— Нет, только притормозил. Сказал, чтоб я уходил с большака и дальше поехал.
— Не про то я, — рассердился на его бестолковость офицер. — Ты долго стоял, ждал пока колонна пройдёт?
— Не знаю… Наверно… Замёрз даже.
— Значит колонна большая была.
— Да. Не маленькая.
— А до Невской Дубровки так и не дошёл?
— Дошёл. Потом, после Колтушей.
— И как там, с дороги тебя не прогоняли, чтоб под колёса или под гусеницы не попал?
— Прогоняли.