Шелестят паруса кораблей

«Действуя, нельзя исходить только из нынешнего положения вещей, как нельзя вечером не думать о том, что неизбежно придет утро».

В 1822 году вернулся с Камчатки верный друг Василия Михайловича Петр Иванович Рикорд. Он получил назначение комендантом Кронштадта.Рикорд сиял, он действительно был рад. Рад и за Головнина, и за флот.

— Но я что-то не пойму — сам-то ты доволен? Нет? Мне, правда, не нравится твое производство в генерал-интенданты. Лучше бы в контр-адмиралы.

— Меня это тоже не порадовало. Не хочется кончать жизнь по интендантской линии. Но, в конце концов, это не так уж важно. Важно другое: буду ли я стоять во главе живого дела или только подписывать бумажки. Как всегда, я поставил вопрос ребром.

— Обещали? Успокоили?

— Обещали, но не успокоили. Не так уж я наивен, чтобы довольствоваться обещаниями. Я оговорил себе возможность подбирать сотрудников, а это уже многое. Я, разумеется, не собираюсь взорвать изнутри департамент...

— Я знаю твою манеру. Ты будешь поворачивать его на оси с настойчивостью часовой стрелки.

Головнин промолчал.

НА СЕВЕР

Федор Литке был удивлен, когда узнал, что своим назначением на бриг «Новая Земля» он обязан Головнину. Но, поразмыслив, решил, что иначе и быть не могло.

Вспомнился разговор с Василием Михайловичем в гостеприимном доме Рикордов на Камчатке. Речь шла о трехтысячеверстном путешествии Головнина с Филатовым по полуострову, чуть не окончившемся гибелью Головнина. Литке в душе сомневался: неужели так уж необходимо было, рискуя жизнью, мчаться на нартах нехожеными тропами по неисследованным горным хребтам этого дикого края? И кому? Моряку, командиру судна, у которого все будущее — это плавание, а под старость почетная работа в адмиралтействе. Когда он робко намекнул об этом, Головнин спокойно, но с обычной настойчивостью сказал:

— Корабль и сани там, где вместо берегов льды, всегда будут в тесном содружестве.

А затем, задумавшись, словно увидел что-то пока далекое и неясное, добавил:

— Нас, русских, ждут великие испытания и великие подвиги на далеком Севере, у берегов Сибири и Аляски. Наши кровные национальные интересы лежат в закованных во льды, пока еще недоступных землях. Не следует ли нам, российским морякам, помнить об этом ежечасно?

Обрадованный мыслью Головнина, Литке заговорил с несвойственным ему пылом:

— Я убежден, что эти земли станут доступными и будут изучены еще нашим поколением!

— Совершенно с вами согласен, — поддержал его Головнин. — Первейший интерес для нашего народа изучить и освоить эти земли Севера. Это было бы равносильно открытию нового материка.

Литке, Врангель и Матюшкин невольно тогда посмотрели друг на друга. И потом, на «Камчатке», в часы ночных бесед под южным небом, мысли о Севере, сперва робко, а затем все ярче и сильнее, занимали их воображение. Мимо Головнина это не прошло. И вот теперь для этих трех спутников Головнина по второму его походу возможность стать исследователями Севера обернулась реальностью, — правда, для всех порознь....

Прибыв в Архангельск, Литке с первых дней понял, какая трудная и своеобразная задача поставлена перед ним.

Встретившись с мореходами Севера, он увидел новых для него людей. Слышанные им не раз рассказы о мореходах русского Севера и легенды о викингах здесь, на берегу Ледовитого океана, приобретали в его глазах новую жизнь.

На берегу встречал он рыбаков, уходивших на лов и возвращавшихся из дальних походов на Грумант и Медвежий. Перед ним проходили волевые люди, воспитанные в повседневной борьбе с морем и стихиями, одновременно вольные и деловые, люди слова и чести, гордые русским именем.

С невольной, тщательно скрываемой робостью он иступил на палубу «Новой Земли». Его встретили вежливо, по чину, но в пытливых глазах людей, с которыми ему предстояло идти в океанский поход, не было ни униженности, ни равнодушия, ни выжидательного опасения, с коим смотрели на него когда-то матросы «Камчатки».

Он почувствовал, что этих людей ему еще предстояло завоевать. Он весь подтянулся внутренне, ища в себе силы и находя их в воспоминаниях о двух годах на «Камчатке» с Головниным.

Но на «Камчатке» он долго был далек от матросов. Он не страдал высокомерием. Ему не чужды были передовые идеи века, понятие «человек» никак не совпадало для него с понятием «раб». Но что-то стояло стеной между ним и матросами. Здесь же он неожиданно нашел путь к людям...

Вековое рабство не придушило север. Помор дышал морозным воздухом смело и уверенно. Он строил свой дом окнами на юг, а флюгер закреплял так, чтобы он принимал ветер всех румбов, и прежде всего с севера. Здесь в окраске ставен и наличников, ворот и крылец на каждом шагу Федор Литке чувствовал любовь к красоте. И когда пылала, охватив три четверти небосклона, северная заря, ему становилось понятным, у какого художника взяты поморами эти краски.

Долгие годы существования Архангельского порта в качестве единственных морских ворот России создали здесь высокую мореходную культуру. Короткое лето, опасные ледоставы Двины порождают в Архангельском порту необычайно напряженное движение. Дельта Северной Двины сложна, извилиста, изобилует узкими местами, кривыми протоками. Сто пятьдесят островов с окружающими их мелями по-настоящему известны только лоцманам-старожилам. Впрочем, все это сложное устье многоводной реки в день прибытия Литке было затянуто льдом и покрыто снегом.

По всему услышанному, по настроению и рассказам опытных людей Литке видел: задача, поставленная перед ним, если и выполнима, то только ценой героических усилий и при большой удаче.

Бриг «Новая Земля» нуждался в некоторых переустройствах. Для этого его следовало перевести из Лапоминской гавани к Архангельскому адмиралтейству. Зимой подобный переход был попросту невозможен. Оставалось ждать тепла.

Литке решил не терять времени и знакомиться с краем, в первую очередь с опытом мореходов, уже побывавших на островах Новой Земли, составлявших цель экспедиции.

Что знал сам Литке о Новой Земле? Очень мало. На картах берега островов были показаны оледенелыми, с неустойчивой линией. Он изучил записи олонецкого промышленника Саввы Лошкина. Этот удивительный герой-мореплаватель еще в елизаветинские времена совершил поход вокруг обоих островов.

Знаток российского мореплавания в северных морях Сульменев посоветовал Федору проштудировать хранящуюся в адмиралтействе опись Маточкина Шара и другие записи и наблюдения энергичного мореплавателя Федора Розмыслова.