Шельменко-денщик

Шпак. Вы же, маточка, что на это?

ФеннаСтепановна. Сами можете посудить, каково мне было все это слушать. Благодаря бога, во весь мой век никто не объявлял мне любви, и в двадцать лет нашей супружеской жизни никто меня не привлекал к неверности мужу, а тут такой молокосос вздумал!

Эвжени (тихо Присиньке). Верно, машер, это у тебя с ним назначено было свидание?

Присинька. Ах, так точно! Он меня убеждал прийти к пруду, но я все не решалась.

Шпак. Что же вы, маточка, сделали, как выслушали его любовные речи?

Фенна Степановна. У меня так и захватило дух…

Эжени. Это обыкновенно бывает, когда слушаешь объяснение любви.

ФеннаСтепановна. Не могу кричать; он держит руку, не могу калитки отпереть; наконец, как-то собралась с силою, руку вырвала, калитку отперла, крикнула и бросилась к нему с кулаками. Он тут, как увидел уже меня, как закричит: ах, как я ошибся!
– и бросился...

АграфенаСеменовна. Видно, знает свет. У нас в Петербурге в подобных случаях всегда так изворачиваются.

Шпак. На кого же он, маточка, потом бросился?

ФеннаСтепановна. Бросился бежать, да не попал по дорожке, а прыгнул в пруд и как раз по этое время (указывает по грудь). Я так и обмерла!

Шпак. Отчего же вы, маточка, обмерли: от испугу или от жалости?

ФеннаСтепановна. И от испугу, и от жалости-таки.

Шпак. И от жалости? Вот что!

ФеннаСтепановна. Ах, боже мой, Кирило Петрович! Не подумайте чего худого. Жалость по человечеству и ничего больше, хоть сейчас убейте, больше ничего. Я уж его и не видала, начала кричать не своим голосом и бросилась к вам.

Опецковский. Сравнивая теперешнее происшествие с ходом европейской политики, я нахожу, что подобный изворот не новый. Когда английский министр Питт²² вздумал, в рассуждении рестраврации, в... в... вот не вспомню, в котором это году... Тимофей Кондратьевич! Вы помните, в котором это году?

Лопуцьковский. Это было в 32-м году, что я вояжировал из Чернигова в Воронеж и обратно...

Шпак. Я теперь понял, как это произошло! Тут есть ошибка. Капитан, условясь в свидании и ожидай его, чуть увидел из-за плетня вашу ручку, Фенночка, то и счел ее за Присину, с которою у него, должен вам открыть, большие лады.

Аграфена Семеновна. А-а, так вот что!

Фенна Степановна. Образумьтесь, Кирило Петрович, что вы? Я не наудивляюсь, как можно с вашим умом так часто и легко ошибаться? Возможно ли, чтобы капитан не различил моей руки с Присиною? Нет, это его умысел на честь мою. Когда ему в Присе отказали, так он, видно, в меня влюбился.

Шпак. Говорите вы, маточка, что хотите, а оно точно так, как я говорю. Наконец, чтобы пресечь все это, я принял твердое намерение успокоить нас, а тебя, Присинька, проучить. Сего же дня сговариваю тебя с Тимофеем Кондратьевичем, а вас прошу вечером на сговор. Сейчас зазываю всех соседей. Конец делу, и капитан останется в дураках!

Присинька. О боже, что я слышу!

Лопуцьковский. Ах, как я счастлив буду! Тогда могу вояжировать вдвоем еще далее Воронежа.

Аграфена Семеновна. Прекрасно вздумано. Ужо ввечеру вы увидите на мне платье самой последней моды,- сущий антик!

Эвжеии (Присиньке). Не грусти так, моя машер Присинька! Разве это не великое утешение, что ты будешь замужем? Я, на твоем месте, все бы пела и скакала.

Опецковский. В рассуждении реставрации, эта мера весьма близка к той, которую иногда английские министры предпринимают...

Шпак. Вы, маточка, что так задумалися? Согласны ли на мой план?

Фенна Степановна. Выдумка ваша не глупо вздумана, только жаль, что я прежде этого не знала и не распорядилась с ужином... А гостей таки много будет, надо их принять и угостить… Так я это и думаю об ужине.

Присинька. Батенька и маменька! сделайте милость, не губите меня, не выдавайте за Тимофея Кондратьевича!Я не пойду за капитана, когда он вам не угоден, да и ни за кого. Отпустите меня в монастырь!

Лопуцьковский. Я не придумаю, отчего я вам так противен!

Фенна Степановна. С чего ты это вздумала отказываться, когда я уже все блюда к ужину придумала?

Шпак. Не бывать этому, вздор! Честь моя требует решительной меры. В самом деле, не на дуэль же мне с этим сорвиголовою выходить! Отдам тебя другому, а капитан хоть волком вой. Теперь не угодно ли в дом к чаю, а потом, когда прочие гости подъедут,- тогда и сговор, и в саду танцы и гулянье.

Аграфена Семеновна. У нас в Петербурге все такие случаи обыкновенно происходят в саду. Пойти к туалету. (Берет мужа и уходит.)

Присинька. Что я должна делать, несчастная!

Эвжени. Чудно! Идет замуж и горюет!

Обе идут к дому.

Лопуцьковский. По праву жениха я должен находиться при невесте неотлучно. (Идет за ними.)

Шпак. Теперь пойду писать зазывные письма, пошлю за музыкантами и займусь иллюминациею в саду. (Идет к дому.)

ФеннаСтепановна. Не оставляйте же меня, душечка, одной. Того и смотри, что капитан, увидевши меня одну, выскочит из-за кустов с своею любовию. Долго ли до беды? Пропала тогда с душой и телом. (Спешит за мужем.)

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Скворцов и Шельменко выходят с разных сторон.

Скворцов. Где ты это пропадаешь? Я тебя жду больше часа. Успел ли что проведать?

Шельменко. Усьо узнав, ваше благородіє! Усьо благополучно і усьо гаразд.

Скворцов. Что же ты узнал?

Шельменко. Панночка плаче, мов на потоках вода біжить.

Скворцов. Что же тут хорошего? Чего же она плачет?