Шёпот хаоса

— Ух ты! Настоящий гармский некромаг! — волнуясь, он мял передник в руках. — Большая честь. Что вам принести?

По-моему, Сони был единственным человеком в Тайрани, кто мог искренне радоваться присутствию некромага в своем заведении.

— Мне как всегда кофе по-салдорски и сливовый пирог, а айрину Хаккену что-нибудь на твой вкус… И мороженого.

— Еще могу посоветовать вафельный десерт по ландкрахтскому рецепту, — почему-то шепотом предложил Сони.

— Тащи, — махнув рукой, согласилась я. Провожая спешащего на кухню Сони взглядом, я пояснила Хаккену: — у Сони чудесный вкус. Не знаю, как он это делает, но он всегда угадывает, что именно подойдет и понравится посетителю.

Если честно, мне было интересно, что же Сони принесет моему спутнику. Видимо, мое мнение о Хаккене совпало с интуицией Сони, так он тоже определил в некромаге сладкоежку — перед Хаккеном стояло шоколадное мокко, фруктовое мороженое со взбитыми сливками, и какие то чудесные маленькие тарталетки с вишенками в центре. Ну и конечно, нас обоих ждал ландкрахтский вафельный десерт, почему то называвшийся "погубленный свиток" (все таки надеюсь, бумаги в нем не было). Помните, я говорила что во дворце хорошо кормят? Забудьте, по сравнению с местными роскошествами придворные десерты были совершенно убоги. На полчаса мир остановился, и мы погрузились… нет, не в жадное поедание сладостей, а в тщательное, очень медленное смакование нежнейших лакомств, запивая его божественным кофейным напитком.

Я с сомнением посмотрела на последний кусочек пирога, и поняв, что в меня он уже не полезет, пододвинула его Джареду. Тот, доевший свой десерт уже пять минут назад, не сомневался в вместимости своего желудка. И куда в него, гармского доходягу, столько влезает? Он расправился со своей порцией, и внимательно посмотрел на меня.

— Если бы в Безымянных Пустошах была бы подобная кухня, то я полагаю, они бы избежали полного уничтожения, — сказал Хаккен. Пошутил? Веселый юмор, да.

— Ну что же, не забудь рассказать вашему правителю о "Угрюмом пончике". Может и торговлю наладим — вы нам артефакты, мы вам пончики.

— Тогда уж лучше сразу кондитеров, — сказал Хаккен. Уж не еще ли одну попытку пошутить слышу я?

— Не думаю, что они захотят отправиться так далеко, — пробормотала я.

— А их будут спрашивать? Ах, да. Забыл — в вашей стране нет рабства. Очень неудобно.

— Ну, мы вроде не жалуемся, — чуть прохладно сказала я.

Я вспомнила, кто передо мной сидит, и нарождающееся чувство симпатии пропало. Да, конечно, может он и не виноват — он родился в такой стране, где считается нормой, когда один человек владеет другим, его жизнью и его смертью. Только от этого становится еще сложнее, чем когда я думала о гармцах как нелюдях, бесчеловечных монстрах. И вот передо мной один из них, Хаккен — который нелепо шутит, любит сладости, и с любопытством ребенка взирает на неизведанный им мир Но он все же остается если и не врагом, то противником, хитрым, уверенным, жестоким — опасным. И не потому что он зверь или чудовище, а просто потому, что он таков, каким его воспитали — умеющим идти по трупам, презирающим слабых и мягких, с презрением относящимся к тому, что я считаю нормой.

— Злитесь? Почему? Тема рабства является табуированной в вашем обществе? — спросил Хаккен.

— В какой-то степени. По крайней мере, когда об этом говорит тот, кто их сам держит.

— Поверьте, — мягко сказал некромаг, — наши рабы совсем не страдают от своего рабства. Можно сказать, что это самая счастливая каста в Гарме.

Я удивленно посмотрела на Хаккена.

— Счастливая? Быть говорящим орудием, это счастье? Исполнять чужую волю, против собственных желаний… это мерзко.

— Единственные их желание — это исполнять волю хозяев, так как своей у них нет. Мы лишили наших слуг этого качества. Да и зачем они им? Даже когда они обладали ею, они не знали, что с ней делать, и отдали ее нам. А мы избавили их от сомнений, страданий, подарив им способность находить радость в беззаветном служении.

— Вы… отняли у своих слуг волю?! Это нарушение всех магических законов, противоестественно самой природе человека. Некромаги не боятся кары за нарушение божественных законов? — мой взгляд впился в некромага.

— У нас свои боги… и свои законы.

Я молчала, нервно сжимая в руках салфетку. Что я могла? И имела ли я на это право? Я не судья, не каратель, чтобы обвинять мага в бесчеловечности. Я подняла глаза на мага… мне показалось, или в его глазах действительно была насмешка? Он хотел проверить мою хладнокровность, выдержку, подняв эту тему. Или просто — попытался разрушить мои эмоциональные блоки такой вот встряской, хотел вынудить меня раскрыться перед ним, стать более уязвимой.

— Ладно. Чужая страна — чужие правила. Но, надеюсь, общаясь с нашими слугами, вы не попытаетесь на них… воздействовать?

— Нет, что вы, — он усмехнулся, — чужая страна — чужие правила.

Он перевел разговор на более нейтральные темы, и через пятнадцать минут мы уже увлеченно спорили о воплощении древней магической формулы по изменению личины, которая считалась в Тайрани утерянной, а в Гарме использовалась в очень усеченной версии. Сравнить разницу подходов наших школ было очень интересно.

— Ну ладно, — шипела я, — допустим, я все же решила пустить бедного, невинного котеночка в расход, и достала необходимое количество крови. Но обычно изменение личины требуется в достаточно экстремальных условиях, и я не думаю, что я смогу там где-нибудь достать кровь бедного животного.

— Почему обязательно котенка? У тебя какое-то превратное представление о магии крови! — возмущался некромаг, — подойдет любая кровь, даже человека… его же не обязательно досуха выцеживать. Так, литр-два, не так уж и много.

— Да здесь вообще не нужна магия крови! Достаточно использовать универсальную гексаграмму, — я лихорадочно чертила на салфетке магические символы.

— Что наполовину опустошит магический резерв. К тому же если гексаграмму найдут, и разрушат, вся маскировка полетит к чертям. Хотя если к твоей гексаграмме добавить вот этот символ и замкнуть ее на самой себе, то получится очень интересный результат… — он вырвал из моих рук салфетку, и что-то подрисовал около нижнего луча. Мы склонились над салфеткой, изучая получившуюся схему. Я была восхищена — действительно, так заклинание, над которым я билась уже месяц, и не могла воплотить его в жизнь, действительно могло сработать. Как бы я не относилась к моральным качествам Хаккена, магом он был гениальным.

Тут откуда-то сверху послышалось деликатное покашливание:

— Господа маги, айри Эйнхарт, айрин Хаккен… не могли бы вы не колдовать в моем заведении, — он осуждающе смотрел на нас. — У меня из-за вашей магии на кухне стали неестественно себя вести продукты.

— Это как? — ошеломленно спросила я.

— Я как раз собирался наносить на торт последний слой крема… когда заметил, что он пришел в движение. Я не могу подать к столу торт, который плюется сливочным кремом, это ужасно!

— Ну, если хотите, я его упокою, — серьезно сказал Хаккен, но уголки губ едва заметно подрагивали, грозясь перерасти в улыбку. Этот тип оказался куда более симпатичным, чем мне показалось в начале По крайней мере, он не был лишен своеобразного обаяния.

— Нет! То есть, спасибо, но мертвые торты нам не нужны. Впрочем, как и живые.

Мы вежливо распрощались с Сони, оплатили весь ущерб, и лишь отойдя от кофейни на приличное расстояние, позволили себе расхохотаться.

— Ну да, — отсмеявшись, промолвил Хаккен, — а вот о магическом балансе мы забыли. Хотя мы вроде не собирались вообще магичить.