Шепот тьмы

– Это касается того дня на лугу. Трупа, который ты видела.

Громкий звук из горла разнесся по мраморному куполу. Они с Колтоном отпрыгнули в стороны. Маккензи стояла на вершине главной лестницы, прижимая к груди блокнот. Адья возвышалась в нескольких шагах позади нее, кровь отлила из ее щек.

– Это был Нейт Шиллер, – сказала Маккензи. Она смотрела прямо на Колтона. – Это то, что ты собирался сказать, верно? Что тело на лугу – это друг Лейн, Нейт?

Смятение охватило Делейн, как клубок паутины.

– Это невозможно.

Рядом с ней Колтон не отрицал этого. Вместо этого его ответ прозвучал ровно:

– Да.

– Что? – По венам Делейн пробежал холод.

– Кто-то нашел его сегодня утром, – сказала Маккензи. – Он был полумертвым в общественном парке в Чикаго.

– О боже. – Желудок Делейн скрутило. – Он… с ним все будет в порядке?

– Они не знают. – Маккензи не сводила глаз с Колтона. – Его положили в больницу.

– Его фотографию показали в новостях, – сказала Адья, теребя подол своего хиджаба цвета шампанского. – Лейн, это тот самый мальчик из моих видений.

– Но это не имеет никакого смысла, – возразила Делейн. – Ты сказала нам, что видела, как того мальчика разорвали на части…

– В тот же день ты встретила Нейта, – закончила за нее Маккензи. – В Святилище.

По коже Делейн пополз холодок. Она взглянула на Колтона и увидела, что он смотрит на нее, его лицо было белым.

– Колтон?

– Мне жаль, – сказал он.

– Ты знал?

– Я пытался сказать тебе.

– Что сказать? – Ее голос поднялся на несколько октав. Она чувствовала, как у нее начинается истерика. – Это не мог быть Нейт. Адья сказала, что мальчик в ее голове был мертв уже несколько недель. Нейт был в полном порядке весь семестр.

– Лейн, – сказала Адья голосом, который был обескураживающе нежным. – Мать Нейта подала заявление о пропаже человека еще в июне.

– Он пропал почти пять месяцев назад, – сказала Маккензи. – С кем бы ты ни проводила время в Святилище, это не Нейт Шиллер.

19

Колтон Прайс не ответил на звонок с первой попытки. Или со второй. Или с третьей.

Апостол стоял на кухне, перегревшись в своем халате. Слушая в темноте, как гремит чайник на плите. Единственный источник света исходил от маленького голубого свечения под конфоркой. Он смотрел в его глубины и мечтал о том времени, когда на кухне не будет пахнуть гнилью.

– Думаем ли мы, – пропел голос в темноте, – что он играет по правилам?

– Я не хочу с тобой разговаривать, – сказал Апостол, крепко держась за свою кружку. За этот вечер он уже разбил две. Первую в ярости, когда Прайс продолжал игнорировать его звонки. Вторую – в испуге, когда его постоянный призрак заговорил прямо у него над ухом. Он не хотел пытаться разбить третью. Осколки фарфора были разбросаны по широкой каменной плитке. Кружки были подарком на свадьбу, тысячу лет назад. Разбить их было все равно что нарушить обещание, данное жене.

– С кем еще ты будешь говорить, дорогой Дикки? – пропел голос. – Есть ты, есть я, есть мы.

На плите засвистел чайник. В кармане зазвонил телефон. Он вытащил его и переставил свистящий чайник на неиспользуемую конфорку, чтобы тот остыл. Где-то позади него кошмарная тварь провела пальцем по хрустальной посуде его жены, висевшей на широком буфете. Стекло звонко звякнуло, лязгнуло, загремело, словно вилка ударилась о поверхность.

– Я бы хотел, чтобы ты прекратил это, – сказал Апостол, прижимая телефон к уху.

– Я даже ничего не сделал, – пожаловался Колтон Прайс.

– Не ты. – Он переложил телефон от одного уха к другому, раздражаясь, и прижал два пальца к пульсу на шее. – Где ты был? Я всю ночь пытался с тобой связаться.

– Я был занят. – Прайс не извинился.

Апостол щипал себя за переносицу, пока не увидел пятна.

– Ты нужен мне завтра в Чикаго.

– Я не знаю, – выпятил губы Прайс.

– Ты не знаешь.

– У меня есть планы на выходные.

– Отмени их.

Пауза на другом конце была раздражающе выразительной. В это время часть стеклянной посуды его жены разбилась о пол. Наконец, Прайс сказал:

– Это как-то связано с незапланированным воскрешением Нейта Шиллера?

– Это имеет к нему самое непосредственное отношение. Полное отсутствие осмотрительности Шиллера на протяжении всего этого процесса было отвратительным.

– У меня не создается впечатления, что он по собственному желанию воскрес посреди городского парка.

Апостол решил продолжить, как будто Прайс вообще не говорил.

– Возможно, это первый наш успех. Я хочу, чтобы ты был в Чикаго, когда он очнется.

– Мне надо подумать об этом, – сказал Колтон, и Апостол едва не разбил свою третью кружку за вечер.

Сквозь стиснутые зубы он прошипел:

– Он должен быть под нашей опекой. Мы понятия не имеем, в каком состоянии он будет, когда очнется. Он может быть в бессознательном состоянии. Он может быть агрессивным. Мне нужен кто-то рядом, чтобы убедиться, что ситуация не выйдет из-под контроля.

– Хорошо. – Прайс издал свист. – Хорошо, успокойтесь. Я поеду в Чикаго. В это воскресенье «Кабс» играют с «Сокс». Я бы с удовольствием посмотрел, как они получат по заднице на домашнем поле.

– Отлично, – сказал Апостол. Говорил он серьезно, хотя это и звучало сквозь скрежет зубов. – Я уже заказал тебе билет на свой чартер. Будь завтра в Логане в шесть утра для регистрации. И Прайс?

– Да?

– Я уверен, что мне не нужно говорить тебе, что ты делаешь это один. – Последовала пауза. Затем:

– Понятно.

Линия оборвалась. Он остался в тишине своей кухни, с пустой кружкой, остывающим чайником и запахом смерти за спиной.

– Он лжет, – пел упырь ему в ухо. – Он лжет, лжет и лжет.

– С такими мальчиками, как Прайс, нужно разбираться, – сказал Апостол. – Я с ним справлюсь.

Смех, прозвучавший в темноте, заставил его вздрогнуть. Он закрыл глаза, хотя это ничего не дало, чтобы избавить его от шлепанья мокрых ботинок по полу или от постоянного запаха разложения во всем, чем он владел.

– Посмотрим – пело оно. – Посмотрим, ты, я и мы.

20

В понедельник Лейн нашла Колтона в глубине библиотеки, скрытого в лабиринте книг. Он не поднял глаз, когда она пришла, хотя Лейн знала, что он услышал ее приближение. Семь минут она молча наблюдала, как он работает, его очертания были нечеткими под бледным светом утренней зари.