Шепот тьмы

– Доброе утро, – сказала она, когда он добрался до ее ребер. Она перекатилась на спину, потягиваясь, и смотрела, как шины скользят по ее футболке к пупку. – Я рада, что ты меня разбудил. Мне нужно вернуться в кампус сегодня.

Казалось, он не слышал ее. Мягко сказал:

– Спроси меня о трех вещах, которые являются правдой.

– Что, прямо сейчас?

– Да.

– Хорошо. – Она подложила руку под щеку. – Три истины. Иди.

– Первая. – Он опустил машину ниже. – Я глубоко, ужасно, тошнотворно… одержим тобой.

– Я уже это знала, – сказала она и вырвала машину из его рук. – Так что это пустая трата правды.

Он выхватил ее обратно, притягивая Лейн к себе. Они покатились вместе, пока она не оказалась на нем, упершись коленями в матрас. Медленно она собрала короткие волосы в хвост. Он смотрел, как она это делает, и у него невольно сжалась челюсть.

– Два, – сказал он. – Я знал, где ты живешь, потому что иногда стоял ночью возле твоего дома.

Она замолчала. Ее волосы выбились из хвоста, обрамляя овал лица.

– Когда?

– Когда мы были детьми. – В горле у него запершило. Он возился с машиной, его руки были беспокойны. – После льда.

«Подожди. Не беги. Я знаю тебя. Я знаю тебя».

– Почему ты прекратил? – Ее зрение затуманилось. Руки стали тяжелыми.

– Потому что, – сказал он, – ты все преследовала и преследовала меня. Выходила на улицу, полусонная, как будто чувствовала, что я там. Сначала это казалось безобидным. Я не знал, что ты можешь пострадать.

Она закрыла глаза и вспомнила яркий свет фар «Бьюика», визг тормозов, разбудивший сонную темноту. Ее колени были в крови, в груди не хватало воздуха. Мальчик, за которым она гналась, исчез, поглощенный темнотой.

– Это был ты. – Она откатилась от него, прижав колени к груди.

– Да. – Он сел, переместившись так, что они оказались лицом к лицу в спутанном гнезде простыней.

– Все это время я думала, что схожу с ума. Я думала, что все это мне приснилось. Но все это время это был ты.

– Так и было. – Потом спросил: – Ты сердишься на меня?

– Уже нет, – сказала она.

– Но сердилась?

Это был простой вопрос, но она обнаружила, что на него нет простого ответа. Она вспомнила, с какой непримиримой грустью она просыпалась после беспробудного сна, укладываясь в свою постель с темной пустотой рядом. То, как она продолжала смотреть в лес, желая увидеть лицо маленького мальчика из тени, который смотрел ей в ответ. Принц тьмы, король теней, маленький, скорбящий мальчик, которому не к кому вернуться домой, кроме нее.

Она вдруг почувствовала себя в высшей степени нелепой из-за того, что не узнала его сразу. Абсурдно, что она не узнала его с того самого первого момента в лифте. Смешно, что она потратила годы на бегство, бегство за ним в темноте только для того, чтобы столкнуться с ним при свете дня.

– Я скучала по тебе, – тихо сказала она, – когда тебя не стало. Разве это не глупо?

– Нет. – Он не стал уточнять, да она и не нуждалась в этом. Они оба провели целую жизнь, тоскуя по чему-то непонятному. А теперь они были здесь, и у нее было еще сто вопросов к нему. Тысяча. Они нахлынули все разом. Она не обращала на них внимания.

– Какова третья правда?

– Я убил своего брата. – Он закрыл глаза.

– Ты не убивал. – Она потянулась к нему и одумалась, пальцы вцепились в футболку. – Колтон, ты не убивал. Он утонул.

– Он утонул. Но это была моя вина. Когда я ушел под лед, он бросился за мной. Он даже не потратил время на то, чтобы снять все свое снаряжение. – Он открыл глаза, и в его взгляде была старая, унылая печаль. – Может быть, если бы я был прямо там, прямо на поверхности, он смог бы ухватиться за меня и вытащить.

– Ты не смог бы помочь, – сказала она. – Никто не выбирает тонуть.

Его улыбка не коснулась его глаз.

– Я умирал. Я чувствовал это. Боль прекратилась. Все погрузилось во тьму. Я больше не мог видеть даже солнца. А потом вода вокруг меня истончилась. Открылась дверь, и я прошел через нее. Я оставил своего брата умирать.

– Пока я не нашла тебя через неделю, – сказала Делейн, вспоминая.

– Для меня это была не неделя. – Он размял костяшки пальцев, словно растирая больное место. – Это было дольше. Это было бесконечно. Я тонул, снова и снова, мои легкие были полны льда. Умирал на повторе, пока время не потеряло всякий смысл. Оно остановилось. На дни. Годы. Вечность. Пока однажды это не прекратилось.

– Что случилось? Что изменилось? – У нее заболела грудь.

Он посмотрел на нее так, словно только сейчас понял, что разговаривал не с собой.

– Это уже четвертая правда, – заметил он.

– Так скажи мне четыре правды.

На этот раз его улыбка была искренней.

– Я увидел тебя, – сказал он. – Ты стояла передо мной с камешком в руке.

– Не пойми меня неправильно, – сказала Адья, как только Делейн наконец-то смогла собраться и прибыть в студенческий центр кампуса, – но ты выглядишь иначе.

– Как это иначе? – Она опустилась на свободный стул рядом с Маккензи, на ходу разматывая шарф.

– Это стрижка. – Маккензи потягивала шоколадное молоко через соломинку и оценивала ее, прищурив один глаз. – Могло быть и хуже, я думаю. По крайней мере, ты не сделала себе челку.

На другом конце стола Адья отложила вилку, раздражаясь.

– Дело не в стрижке. Лейн, когда я видела тебя в последний раз, ты выглядела так, будто готовилась играть роль «голодной викторианской вдовы» на осеннем празднике театрального факультета.

– Вообще-то, это обидно, – нахмурилась Делейн, доставая из сумки черствый круассан.

– Может быть, – сказала Адья. – Но это правда. Раньше ты была вся сжатая, бледная и потная, как будто тебя лихорадило.

– А сейчас? – Делейн отрывала куски круассана, ее аппетит пропал.

– Я не знаю. – Адья провела ногтями по алюминиевой банке своего напитка. – Сейчас ты как будто в высоком разрешении, а остальные застряли в низком.

Медленное движение крыльев начало трепетать в ее венах. Затем раздался голос, низкий и медленный: «Лепидоптерия распадается на части в своей куколке, прежде чем обрести окончательную форму».