Шепот Земли и молчание Неба. Этнографические этюды о традиционных народных верованиях

Лю Хай опустил топор и понуро побрел домой. «Неужели камень прав и Мэй Хуа — лисица-оборотень», — думал Лю Хай, открывая дверь своего дома. Радостная Мэй Хуа бросилась к нему с ласками, мать поднялась с постели и тоже улыбнулась сыну. Улетучились все страхи. Несколько раз бросал на жену испытующий взгляд Лю Хай и не видел ничего лисьего в этой прекрасной женщине.

Легли все спать затемно, и вдруг среди ночи проснулся Лю. Лунный свет пробивался сквозь маленькие окошки, затянутые промасленной бумагой. Пошарил Лю Хай под подушкой жены и нашел шарик, красный шарик!!! «Неужели камень сказал правду!» — думал Лю Хай, разглядывая шарик, в котором при бледном свете луны как бы теплилась жизнь, переливалась, пульсировала. Мэй Хуа тревожно заворочалась, и Лю поднес шарик к губам, открыл рот, проглотил его. Мэй Хуа вскрикнула и проснулась, она пошарила под подушкой и печально взглянула на Лю Хая.

— Ты проглотил мой шарик спасения. Неужели ты, как и все люди, глуп и подл? Неужели я ошиблась в тебе? Что, тебе было со мной плохо, что, я плохая жена и женщина? Эх, Лю Хай, ты — как и все. Кто же тебе рассказал обо мне — дуб в лесу или камень у дороги? Торопись, Лю Хай, с ответом, силы мои уходят, я скоро умру, но я хочу последний раз услужить тебе.

— Камень у дороги. Прости, Мэй Хуа! Если можешь еще, то прости.

— Прощаю, но мне уже не жить, а камень раскрыл мою тайну по наущению злых людей, чтобы погубить тебя. Когда я умру, тебя будет некому защищать, камень тебя съест, никто за тебя не заступится, тем более что сегодня утром умрет и твоя мать. Наши жизни были связаны. Дай слово, что ты покараешь камень?

— Даю, — прошептал напуганный Лю Хай и посмотрел на угол, где спала мать.

— Ты после похорон подойдешь к камню сзади и разрубишь его своим топором — мой шарик спасения прибавил тебе силы, а топору — крепость. Как разрубишь камень, появится веревка, ты потянешь ее и вытащишь жабу — это душа, шарик спасения камня, его жизнь. Как только появится жаба, прыгай на нее, и она возьмет тебя на небо, станешь ты бессмертным среди других бессмертных, живущих в персиковом саду. Подойди ко мне. Или ты боишься?

Лю Хай очнулся и бросился к Мэй Хуа, он схватил ее в объятия, стал целовать, заливая слезами ее лицо.

— Прости, прости меня, Мэй Хуа, не надо мне бессмертия, спаси мать, спаси себя.

— Со мной все кончено, Лю Хай, мой супруг, ну а мать я спасу.

Мэй Хуа подошла к лежанке и провела рукой над лицом матери, та глубоко вздохнула и как будто затихла в глубоком сне.

— Она проспит четыре дня, и так глубоко, что смерть обманется. Ты же веревку, за которую вытащишь жабу, оставь матери, когда у нее не будет денег, она тряхнет ею, и посыплются золотые монеты.

Мэй Хуа произносила последние слова совсем тихо, силы оставляли ее, и, как только раздался крик петуха, смерть пришла в дом Лю Хая. Смерть унесла прекрасную женщину Мэй Хуа, которая, может быть, и была лисицей, но и после смерти на лисицу не стала похожей.

Похоронил жену Лю Хай, оживил мать и пошел к своему недругу и злому духу — серому камню.

За поясом у Лю Хая топор, в руке веревка для вязанки — как будто вновь за дровами пошел дровосек. Приблизился он к камню и услышал глуховатый, но радостный голос камня: «Так я оказался прав, Лю Хай, а ты мне не верил. Подойди же ближе, спасенный мною супруг лисицы. Да, сюда, к моему лицу, а то ты стоишь сзади».

Лю Хай обрадовался — сам камень подсказал ему, где у камня перед. Поднял свой топор Лю Хай и, собрав все силы, рубанул по камню, полетели искры, раздался треск, развалился надвое валун, и показался в расщелине конец веревки. Бросил Лю Хай топор, ухватился за конец веревки, почувствовал, что силы прибавилось у него неимоверно. Он легко вытянул за веревку большую трехлапую жабу, скрутил ей лапы и понес домой к матери вместе с веревкой.

Испугалась мать, но сын успокоил ее:

— Прости, мать, но меня на небо зовет Мэй Хуа. Я покину тебя, а ты оставь эту веревку. Когда у тебя выйдут все деньги, потяни веревку за один конец, потряси ее, и тотчас посыплются золотые монеты. Прощай, ма!

Лю Хай вышел во двор, встал на жабу, которая выросла в размер с телегу, и понесся на ней к небожителям.

— Кто бы и что бы ни говорил о разрыве простонародной литературной фольклорной традиции и профессиональной литературы, по-моему, пример с Лю Хаем и Лю Хайчжаном у нас в Китае доказывает, сколь важен был сам принцип взаимообогащения одной культуры другой, если рассматривать элитарную и простонародную культуру китайцев как явления разного порядка, — заявил несколько витиевато мой коллега Сюй, когда закончил пересказ легенды о дровосеке Лю Хае и его жене Мэй Хуа.

— Дорогой Сюй, мне представляется, что иероглифика была дополнительным препятствием для освоения трудящимися, неграмотными в своем большинстве, классической литературы, поэтому существование постоянной повторяемости одних и тех же сюжетов и в письменной литературе, и в устном народном творчестве — историческая необходимость.

— Причем вот что любопытно: простонародные варианты в наибольшей степени обрастают подробностями, мистической фантазией, чудесами.

— Вот-вот, чудесами, это вы хорошо сказали, дорогой Сюй!

Наша затянувшаяся беседа в парке храма Конфуция подошла к концу, мы покинули тень вековых деревьев и вышли на шумную даже в июльскую жару пекинскую улицу. Из векового прошлого мы появились в сегодняшнем дне, где бурлят иные страсти, где люди устремляются вперед и вверх на машинах, поездах, самолетах и ракетах.

Конечно, в легенду о Лю Хае, которого в китайском народе ласково-уменьшительно зовут Люхар и которого постоянно изображают либо одного сидящим на огромной трехлапой жабе и играющим веревкой с монетами, либо вместе с мальчиками-близнецами Хэ Хэ в свите бога богатства Цайшэня, вложено много волшебно-мистического. Изображения Люхара с жабой можно встретить на живописных свитках, лубочных картинках, выплавленных в бронзе, вырезанных из дерева или кости.

Люхар пришел в развитое классовое общество, когда богатство стало мерилом общественного положения. Придя в классовое общество, даже став синонимом патриарха даосской религии, Люхар принес с собой из древних доклассовых традиционных верований и одушевленных зверей, и птиц, и даже предметы мертвой природы, например, камень. Древние традиции китайского общества сохранили до наших дней в устном поэтическом творчестве народа анимистические представления, порожденные в тысячелетней истории прошлых поколений китайцев, так же как современные кеты, шагнувшие в социализм практически из доклассовой эпохи, сохраняют в духовной культуре память о тех же традиционных анимистических верованиях своих предков.

Анимизм как форма дорелигиозной духовной жизни человечества был присущ всем народам на протяжении многих тысячелетий их доклассовой истории. Анимизм вошел в религиозные системы в той или иной форме и в той или иной степени своего развития. В явной форме анимизм уже выражен в самых ранних религиозных системах нарождающегося классового общества, так называемых полисных религиях, потому что раннеклассовое общество в большей степени, чем последующие, стоит на культурной основе доклассовой формации и питается прежде всего ее духовным достоянием.